Пятый угол
Шрифт:
– Еще раз прошу меня извинить мистер Груббер. С огромным удовольствием воспользовался бы вашим предложением, однако, увы…
Развожу руками. Гейский взгляд Груббера становится жестким и, черт, злым… очень злым…
– Что ж, мистер Кинни, я понимаю и сожалею, что вы ограничены во времени. Хотя, признаться, учитывая, что ваш…эээ… партнер очень заинтересовал мою супругу, а она готова помогать ему в силу своих организаторских способностей и финансовых возможностей, - вы могли бы и задержаться. Все равно, до тех пор, пока миссис Груббер-Мастор не закончит разговор с мистером
Склоняю голову, блядь, мало того, что пенсионер меня откровенно клеит, он еще и диктует правила поведения, уверенный, я обязан трахнуть его в благодарность за труды женушки.
Груббер оборачивается.
– Мистер Кинни, я очень разочарован, что вы не согласились составить компанию, знаете ли, не привык к отказам.
Трежды блядь! То есть, расплатиться за Джастина? Внезапно пробивает холодный пот: а если миссис лесби подобным образом поставляет молодые зеленые задницы своему супругу и его клике? Вся игра «в меценатство и покровительство» ради этого? И я, как всегда считал, проницательный Кинни, сам толкнул Солнышко в омут? Вспоминаю, что вещал в машине о принципах и возможностях, кто кого имеет и…, черт, натурально тошнит. Единственное желание - схватить в охапку и тащить в Питтсбург.
Стоп, Кинни. Джастин не игрушка, не ребенок и это его жизнь, правила которой он создает сам, пути движения выбирает сам. Семь месяцев назад вы решили, пришли к соглашению. Ему надо сделать себя, показать. А семья Груббер-Мастор… Я застонал. Семья Груббер-Мастор за определенные заслуги этому очень и очень поспособствует. Был уверен, если Джастин пойдет на договор, они, со своей стороны, тоже будут придерживаться правил. И он выиграет.
Потом станет успешным, известным, на его выставки станут ломиться покупатели, критики. И кого тогда будут ебать условия договора! Если бы он был посредственностью, прокладывающей путь наверх только с помощью задницы, отсосов и интриг, - первый бы не стал тратить время. Но он всегда был талантливым упрямцем и принципиальным засранцем. К сожалению, талантливым засранцам тоже нужна помощь. А тут я бессилен…
Вот и вернулись в рамки той же окружности, той же реальности, о которой говорили в машине. Только более натуралистично, конкретно. Если ему придется делать выбор, то это будет - его выбор, его жизнь. Не моя. Мы вместе, но не парочка, «слитая в организм, двигающийся в одном направлении», у каждого поиск пути. Джастин особенно, - молод, все впереди.
Тогда он услышал и уехал в Нью – Йорк. Теперь имеет полное право решать, как ему распоряжаться своим членом и своим талантом.
Выпить… Еще… Быстро…
Все, хватит гонять мысль по кругу. Выводы сделаны. Он умный и разберется. Мое дело – не мешать. Не лезть. Не сбивать. Ну, и конечно, не трахаться с Груббер, - стошнит. Не моя территория. И я не художник.
Джастин все болтал и болтал, к нему и благотворительнице подходили разные люди, лесби трепала его по плечу, затылку. Очередной престарелый гей чуть не схватил юный талант за задницу, но, напоровшись, на мой взгляд в упор, - спешно ретировался.
Я же получил не менее десятка завуалированных и не очень приглашений «посмотреть,
…Но чем больше было движения, тем больше я зверел, представляя, как он расплачивается за свое искусство, а я обрабатываю клиентов. Ирония. И где грань?
Наконец его отпустили. И Джастин был настолько воодушевлен, возбужден и доволен, что, кажется, напрочь забыл о сомнениях.
Весь обратный путь он говорит… и говорит… и говорит… Что через пару месяцев новая выставка, что ему заказали работы друзья Груббер-Мастор для личных коллекций, а миссис ни словом не намекнула о какой-то плате и долге. Да, он помнит мои слова, доверять нельзя, но что с него сейчас взять? Крепче обнимаю, заталкивая в горло циничные ремарки, способные затемнить солнечно-щебечущий свет. Молчу. Буду молчать. Его жизнь. Его решения. Его победы и разочарования. Его выбор. А если мне и придется, вдруг, совершать выбор за него - то только один раз – дать свободу любым способом, когда почувствую, что мешаю. Вариантов вечеринок–сюрприз много…
Ночью обнимаю затраханное счастливое Солнышко как в последний раз и не могу заснуть. Тревога, мать ее… Внутри натянулась струна.
На следующий день мы пошли на открытие выставки Сары Ллойд.
POV Брайан
Питтсбург. Лофт. Февраль 2008.
Вколачиваю этого латиноамериканца в кровать, он извивается и стонет, умоляя еще, жестко, резко, больно. С каждым входом-выходом чувствую, как исчезает тот Брайан Кинни, которым стал за последние годы с Джастином и за год-три месяца без него. Не будет больше солнышкиного Брайана - пьедестал занял бесчувственный эгоистичный хрен. Моя маска будет равна моей сущности. Только перед Гасом стану выдергивать себя «хорошего», ибо он сейчас все, что осталось.
Последний удар размазывает кончившего латиноса на постели. А я гипнотизирую фотографию: две обнаженные мужские спины.
И улыбаюсь… Все было и есть правильно, Кинни.
POV Джастин.
Малага. Февраль 2008.
Еще минута и кончу. Гектор методично бьется в меня, мозг плавится от его рыков, моих стонов и энергетики, превратившей спальню чуть ли не в корриду.
– Даааааа, - он не выдерживает первым, - Джастин…
Дергаюсь, падаю на кровать, раскаленная волна удовольствия сменяется ледяным штормом. Черт, Гектор знает, как довести до экстаза: руками, губами, языком, членом. Он хороший, - второй в моей жизни после… Стоп. Стоп. Стоп. Первого - нет. Первый… любимый… лучший… нужный - его нет. Всё сказал – и ушел. А раз место свободно, его займет Гектор. Блядь, чертов первый… что б тебя… что б ты… Иди на хуй. На хуй. На хуй. Поворачиваюсь к Гектору, обнимаю, целую.
– Было здорово…