Пятый угол

Раффлезия

– Джастин, ты даешь мне столько, что я готов на все. Люблю тебя, ангел.

– Гектор, не я, - ты меня держишь.

Черт, нет, не могу произнести. Он много, много для меня, но не любовь.

Я ведь знаю, что такое, на самом деле любить и как это – любить:

… когда час до встречи с ним кажется вечностью;

… когда его губы только дышат на волосы, а ты уже кончаешь от затапливающей нежности, запаха, желания;

…

когда в любом месте выискиваешь его лицо и фигуру;

… когда фантазия и реальность - в нем одном;

… когда закрываешь глаза и, не вслушиваясь в слова, умираешь от любви только к голосу;

… когда воспоминания о прошедшей ночи заставляют член моментально вскакивать, где угодно и перед кем угодно;

… когда, чувствуя его в себе, задыхаясь от дикого желания, понимаешь, всё остальное – суррогат, подделка, мельтешение, а истинно – только это, здесь и сейчас;

… когда с ним рядом – ничего не страшно;

… когда, видя его, распадающегося на атомы во время болезни, концентрируешь жизнь в одной точке: не дать сорваться, напоить, помочь, подержать, забрать часть боли себе;

… когда понимаешь, он, наконец, тебе доверяет;

… когда он просто – всегда внутри.

Я не люблю Гектора так, как… Стоп. Стоп. Люблю Гектора как прекрасного человека, друга, любовника. Еще как-то? Не знаю. Произнести не могу.

– Джастин, ты снова вернулся в свой холодный Питтсбург? Дева Мария, когда же перестанешь терзать себя и забудешь прошлое. Мы все переступаем через предательство, что было - то прошло. Джастин, я люблю тебя. Забудь его. Иначе, клянусь, однажды зарежу от ревности.

– Гектор, пожалуйста, все нормально. Я тут и, правда, не думаю. Тем более с тобой. Верь мне…

Он верит. Хочет верить. А я хочу верить в то, что говорю. Прошлое – прошло. Его нет. Моя жизнь тут. Или в Нью-Йорке. Или где-то еще.

Но пересечений больше не будет. Планеты разошлись по галактикам на сто миллионов световых лет.

Только фотография в бумажнике: обнаженные спины.

Это всего лишь время… Гребанное сдохшее tempus edax rerum.(пер. с лат «всепожирающее время)

POV Брайан.

Питтсбург. Лофт. Февраль 2008.

Латинос ушел, радостный и потный. А я иду в душ, повторяя слова из фразы Айн Рэнд: они нужны, чтобы быстро, без анестезии, вскрыть нарыв, убедиться еще раз - тогда поступил правильно. Под горячим душем бормочу: «…любовь состоит в готовности солгать, обмануть для того, чтобы сделать другого счастливым, чтобы создать для него ту реальность, которую он ищет...» (Айн Рэнд «Атлант расправил плечи». Первые два слова фразы «истинная, самозабвенная».)

Хотел создать эту реальность первый раз, свадьба -

ошибся. Создал второй, через полгода после благотворительного приема у Груббер-Мастор и выставки Ллойд. Через тринадцать месяцев после отъезда Джастина в Нью-Йорк. Не ошибся. Смотрю на стену душа, громко чеканю: все-было-правильно. Как говорил Галт у той же Рэнд: «Если вы не можете принять решение из-за конфликта между умом и сердцем, доверьтесь уму». Я доверился. Финита.

…Но вижу - распластанного Джастина на стенке кабинки.

…И себя, прижимающегося к нему, голодного.

На полу валяется реклама выставки Сары. Да, это должно быть интересно, судя по первой встрече.

Ставлю диск «Время свинга», где фантастические Фред и Джинджер танцуют под «Save the Last Dance for Me». Наш танец на выпускном, момент излома и истины, танец, который Джастин не вспомнит. Ублюдок Хоббс… Именно тогда, впервые, мысленно кричал во Вселенную: «Люблю… не смей умирать, пусть лучше я…».

Но вслух Джастин не слышал этого еще долго.

Но я знал, что он знал.

3 глава

POV Брайан.

Нью – Йорк Май 2006. Воспоминания.

Я не особо эмоционален. Но выставка Сары Ллойд заставляет судорожно вибрировать и мозги, и «чувство прекрасного», и член. Что до Джастина, он пребывает в отмороженном медитативном состоянии с момента, как вошел. Периодически хватает за рукав, больно защепляя кожу и придушенно восклицая, - «фантастика», «ну скажи, как она это видит», «черт, невероятно».

Пять небольших, тематически оформленных, залов, ни одной лишней детали, ни одной мелочи, нарушающей образ. Да если бы с Киннетиком сотрудничал хоть кто-то, отдаленно похожий на Сару, через полгода мы покорили бы Америку. С ее-то креативом и техникой, да под моим руководством.

Первый зал: кроваво-красно-фиолетово-темно-синий, не знаю, как лучше описать. Поэтичный Джастин называет это «старая кровь и разврат», я - «удар колером по психике». Пол покрыт темно-красной плотной пленкой, южная и северные стены затянуты ярко-красным, западная и восточная – синим, потолок – фиолетовым. И три напольных высоких светильника по центру, да около каждой фотографии миниатюрная тусклая матовая лампа. Все. Тема - «Артерии и вены». На красных стенах - фотографии безумных толп: фанатики, шествия, оргии, торги, демонстрации, массовые голодовки, акции протеста... Уродство толпы. На каждом лице отпечаток принадлежности к массовой истерии.

На синих, - крупным планом те, кого называют «асоциальными элементами» и общественно-духовными деятелями: бомжи, наркоманы, мессии и пророки различных сект в момент ораторского экстаза, экстрималы всех мастей, политики и миссионеры с искаженными глазами, ртами. Давление, градус зашкаливают, но оторваться - невозможно. Фотографии всасывают в себя, в толпу.

Когда вижу, что Джастин прячет руку в карман, пытаясь справиться с дрожью, как у него стекленеют глаза, хватаю за плечо и насильно вывожу из этого красно-синего чистилища.