Пыльные окна
Шрифт:
Но я не стал.
Как-то очень к месту вспомнилось, как я смотрел какой-то фильм, псевдоисторический, из времен второй мировой войны.
Там был страшный, дикий эпизод. Заключенные концлагеря лежали рядами на земле. А мимо них шел эсесовец с пистолетом. И по очереди, по-немецки методично, пускал каждому пулю в голову. Их там было много, мужчин, лежащих лицом в землю. Они лежали и ждали своей участи. Хотя кругом были пулеметы и колючая проволока, они, вскинувшись от земли все вместе, возможно, могли разорвать
— Ерунда, — сказал я тогда Полине, поигрывая пультом от видака. — Так не бывает.
— А что бы ты сделал? — спросила она.
Она сидела на другом конце комнаты за ноутбуком.
— Ну не знаю. Вцепился бы в глотку хотя бы этому козлу. Хоть одного забрал бы с собой.
Полина хмыкнула и пожала плечами.
Я и тогда знал, что вру. Я и понятия не имел что это такое, и как бы я себя повел в действительности. Судьба долго оберегала меня от экстрима. Но это мне не помогло.
Итак, я шел на расправу.
Я, конечно, не ударил его дверью, я даже придержал ее. И потом еще дожидался, когда он, запинаясь о порог, матерился и хватался рукой за косяк. Он был сильно пьян.
Я мог бы ударить его уже тысячу раз. Я мог и убежать — ни он, ни его пьяные дружки не угнались бы за мной.
Но я был словно под гипнозом. Серая вата накатившего страха душила меня изнутри, комком подступая к горлу. Страх забрал у меня свободу воли.
— Давай, двигай помидорами, — благодушно сообщил мне здоровяк, справляясь с порогом и захлопывая дверь. — Вон туда давай!
Он махнул лапой в сторону асфальтовой площадки, окруженной мусорными баками.
Я кивнул и пошел в том направлении. Поплелся, едва передвигая ноги. Время от времени подкатывало к горлу, сильно крутило желудок. Оставалось только наложить в штаны для полного счастья.
Мимо нас по тротуару прошло семейство с ребенком. Смерили меня презрительными взглядами. Мол, надрался, еле идет, сволочь.
Я затылком почувствовал, как здоровяк пропускает их, деликатно дает дорогу.
Это же просто сон, подумал я.
Сейчас все это окажется шуткой, розыгрышем, и мы вместе с этим парнем будем пить пиво в этом их заведении и вместе посмеиваться, мол, как хорошо мы тебя, Каштанов, накололи.
— Ты как, не навалил еще? — поинтересовался парень. — Погоди, не кипешись. Счаз все будет.
Мы дошли до площадки, укрытой гаражами. На этом месте нас не было видно с улицы.
— Ну че, лошара, готовься, — с улыбкой проговорил он, разминая плечи.
Пошел ты, подумал я вдруг. Не боюсь.
И тут я почувствовал укол.
Я стал чем-то вроде паруса, в который вдруг ударил мощный северный шквал. Я был как наполненный воздухом кожаный мяч, по которому с оттяжкой
Меня выгнуло дугой, по телу прошла судорога.
Парень дернулся назад, не понимая что происходит с его жертвой. Замахнулся, но ударить не успел.
Я вытянул правую руку, остановив ладонь в нескольких сантиметрах от его лба.
— Еще шаг, парень, — громко сказал кто-то моим голосом. — И ты покойник.
Он, точнее Я, не угрожал. Просто сообщал минимум нужной информации.
— Че ты мне лепишь? — здоровяк уже пришел в себя. И сделал шаг навстречу, одновременно пытаясь отбросить мою ладонь.
Я бы не успел, наверное, заблокировать его удар, потому что тело по-прежнему было ватным и чужим. Лишь в икрах и предплечьях я чувствовал легкое покалывание невидимых крошечных булавок.
Только мой противник вдруг резко, с всхлипом, вдохнул воздух. Качнулся, разжимая кулак.
И нелепо взмахнув руками, начал оседать на землю.
— Мама, — пробормотал он тихо, но очень внятно. — мамочка…
Румянец стремительно сползал с его щек. Лицо у него сделалось серое, как у покойника.
— Ты чего? — спросил я хрипло.
Голос уже был мой. Мой собственный голос.
Тошнота подкатила к горлу комом. Я с шумом втянул в легкие воздух, покачнулся, хватаясь за колени руками.
— Эй? — морщась, пробормотал я, разгибаясь и пытаясь удержать равновесие. — Ты чего это, урод?
Урод выгибался на асфальте, глядя на меня очень удивленным глазками.
Двигалось только тело — выгибалась спина, мелко перебирали ноги. И трогательно поджались к груди руки, как у какого-нибудь плюшевого зайчика.
Лицо у него оставалось совершенно неподвижным. Только побелевшие губы шептали:
— Ой… Ой…
— Хватит кривляться! — я еле справился с собой. — Вставай, гад!
Он не послушался. Продолжал корчиться на асфальте.
Со стороны входа в кафе наметилось смутное движение. Видимо, к моему оппоненту спешила подмога. Несостоявшиеся зрители.
Я мельком глянул в ту сторону. Бильярдисты высыпали на крыльцо, и оторопело пялились в нашу сторону.
Кто-то подбежал к ним. Какой-то парень в кожанке, выбежал им наперерез, что-то выкрикнул, замахал рукой.
Мне сейчас уже было не до них. Серая вата отпустила меня.
Но то, что произошло — нет, я ничего не понимал… Какой-то бред.
Молодой человек продолжал конвульсивно дергаться на асфальте.
Я опустился на колени рядом с несостоявшимся противником, ладонью подхватил его голову, которой он мелко тряс, до крови колотясь об асфальт бритым затылком.
— Ты чего это, сволочь, — пробормотал я, облизывая пересохшие губы. — Ты мне не вздумай окочуриться. Слышишь?
Он не слышал. Из раскрытого рта со свистом вырывался воздух.