Рапсодия под солнцем
Шрифт:
— На полу рисовать нельзя, — поясняю и, погладив его по спине, отстраняюсь.
— Нельзя, нельзя, нельзя, — фыркает он, а я подхожу к столешнице и беру маленький блокнотик с карандашом, что, видимо, тут лежит для каких-то записей. Передаю это Нирраю и сообщаю:
— Тут рисовать можно.
Допиваю чай и иду мыть кружку, наблюдая за Нирраем. Он скривился, но блокнот взял. Попробовав провести линию, ломает кончик карандаша и проделывает дырку в листе.
Приходится отставить кружку и, забрав у него карандаш, наточить его ножом.
— Аккуратнее нужно. Не дави сильно, — говорю,
Он перелистывает страничку, находя целый, чистый, листок, и пробует снова, на этот раз аккуратнее. У него начинает получаться, и он даже кончик языка высовывает, увлекаясь этим занятием. Улыбаюсь и проверяю ужин в духовке, еще не готов. Подхожу к Нирраю и, оставив поцелуй на его макушке, заглядываю в блокнот. На листочке уже яйца в ячейке появились. И очень даже узнаваемые. Это у него так быстро получается обучаться, или он берет данные от своего человека?.. Я даже не знаю, умел ли царевич рисовать.
— У тебя хорошо получается. Красиво, — провожу носом по еще влажным волосам и отхожу от него, чтобы сесть на стул.
Вампир точно берет умения человека, даже если сам человек спит где-то внутри. Это очевидно, если обращать внимание на мелочи. Царевич любит лошадей, я помню, как он чуть крутил бокалом, наблюдая, как плещется виски, значит, и рисовать ему нравилось.
Так и просиживаем оставшееся время под чирканье карандаша по листу блокнота, увлеченный вампир даже тени добавил к рисунку. Быстро поев, отвлекаю его от художеств:
— Пойдем к лошадям.
Их бы покормить не мешало хотя бы. Люди-то свалили с острова, и за животными больше некому ухаживать.
Ниррай шустро подрывается с места и уносится куда-то вместе с блокнотом, но возвращается, когда я выхожу на улицу.
— Будь аккуратен с лошадьми. Они не помидор, их давить нельзя, — предупреждаю я на всякий случай, а то вдруг этот любопытный решит проверить, что будет, если их стиснуть.
Мы подходим к конюшне, и я завожу его внутрь. Три лошади, каждая в своем стойле, как и должно быть. Ниррай, видно, снесенный ароматом конюшни, сваливает в неизвестном направлении. Ну да, запах чуть сильнее, чем раньше, но не так все ужасно. Надо просто дышать через раз или два. И ртом. Я только шаг успеваю сделать, как он возвращается и запихивает мне в ноздри какой-то лопух. Заботливый, блин, мой кавалер. У него тоже такие же, «природные» фильтры-затычки.
Ниррай осматривается, а соскучившаяся белая лошадь поднимает голову и тянется к нему навстречу. Он отступает на шаг и неуверенно шипит.
— Не бойся. Это лошадь. Луна, — я подхожу к ней и поглаживаю, показывая, что она не опасна и нападать не будет. Косички в ее гриве распушились, а парочка так и вовсе расплелась. А мне нельзя на такое смотреть, сразу хочется все переплести и сделать нормально.
— Лу-на?..
— Да. Это ее имя. Иди сюда.
Ниррай приближается к лошадке, заглядывая ей в глаза. Когти уже выпустил, видимо, на всякий случай. Я беру его руку и прислоняю ладонь сбоку у головы Луны, чуть-чуть проводя. Показывая, что она приятная на ощупь и не откусит у него конечность. А он вдруг прижимается к ней щекой, за шею обнимая. И я уверяюсь еще больше, что царевич не ушел безвозвратно, что он вернется.
— Блядь, да что ты делаешь, крушитель?! — не сдерживаюсь я и все же влепляю ему шлепок по ягодице. Он так все здесь порушит.
Резкий разворот, и он рычит зло, давая понять, что готов на меня накинуться и откусить что-нибудь важное.
— Будешь всё крушить, я уйду, и останешься ты тут совсем один, — сообщаю ему и иду отпирать других лошадей, пока он и эти стойла не переломал. Пускай гуляют, пожрут хоть, а то я даже не знаю, что они едят. Ну кроме травы и сахара. Ниррай следит за всеми моими действиями, но поняв, что я выпускаю лошадей, чуть подуспокаивается. Хотя все равно остается злым. Какие мы нежные. Это даже ему не больно было.
Ну и пусть злится, извиняться я не буду, как и жалеть. Что за прикол у него с этим крушением?!
Лошади выходят на улицу, разбредаясь в разные стороны, и Ниррай срывается с места сразу после них, убегая куда-то. Понятно, обиделся. Как же так, его шлепнули… Аш тоже как-то у меня отхватил, ревел потом, а я извинялся. Он был маленький и болел, а я просто не сдержался. Потом научился, но Ниррай умеет довести меня до трясучки.
Выйдя из конюшни, выдергиваю из носа затычки и иду прогуляться, случайно находя Ниррая на пляже. Он лежит с закопанными в песок ногами и смотрит на облака, окрашенные садящимся солнцем. Подхожу ближе и смотрю на него сверху. Так странно, я все еще не привык к его красным зрачкам.
— Успокоился, злыдня?
Вместо ответа он оскаливает на меня клыки, на что я закатываю глаза. Нравится ему тут обижаться валяться, пусть тут и остается. Я ему не нянька. Да и на острове никого кроме нас нет. А если прилетят остальные, я точно услышу, если он решит на них напасть. Так что ничего страшного случиться не должно, только если он не решит еще что-нибудь сломать. На этом и порешив, я ухожу. В дом.
Помыв ноги, я забираюсь под одеяло и закрываю глаза. Я не хочу спать, я просто… Сам не знаю. Я скучаю. По настоящему царевичу скучаю.
В скором времени вечернюю тишину прерывает треск ломаемых деревьев. Мистер Крушитель взялся за природу. Чувствую, когда царевич вернется, ему новые изменения не понравятся. Полежав, послушав, все же не выдерживаю и иду на поиски злюки.
— Что ты делаешь? — спрашиваю у Ниррая, что когтем кол натачивает.
— Дом, — поясняет.
Понятно, заборчик решил сделать, очень мило.
— Ниррай, это лишнее. Понимаешь? Тебя тут никто обижать не будет и в беседку не полезет.
Че они идиоты, что ли, к нему соваться?! Ирсан еще может, но, надеюсь, что Аш его удержит от таких поступков.
— Нет. Дом, — кивает на беседку и, оглядев скептически кол в своей руке, остается довольным, втыкая его в землю, острым концом вверх. Надо бы его отвлечь. Но как?..
Подхожу ближе и, сев рядом, трусь о его плечо головой. От него пахнет океаном, видно, искупался после моего ухода.
Он тянется в сторону и кидает рядом со мной дохлую рыбу.
— Спасибо…
Не хочу я щас рыбу разделывать. Да и не разбираюсь я в ней. Может, такую вообще не едят?
— Есть.
— Я не голодный. Я же ел дома.