Раскаянье дьявола

Гранхус Фруде

— Она смогла его описать? — нетерпеливо спросила Гюру.

— Она сказала, что он двигался медленно. По ее словам, как будто шел по болоту.

— То есть, другими словами, это был немолодой человек, — добавил другой сотрудник.

Томас всплеснул руками:

— Я тоже так подумал.

— Очевидно, где-то неподалеку у него был автомобиль. — Гюру раскраснелась. — Для нас это означает следующее: если Ида действительно была в рюкзаке, ее похищение было неслучайным. А тот, кто запланировал свои действия заранее, паникует редко. Это

добавляет мне веры в то, что Ида жива. Если только она не съела что-то, что не переносит.

Глава 18

На часах было без одной минуты восемь. Последний рекламный ролик про жевательные кости для чистки зубов у собак и новости на телеканале TV2 начались с фотографии девочки, которая в данный момент находилась у него в подвале. Беззаботная улыбка сияла с экрана телевизора — совсем другое лицо, непохожее на то, что он видел накануне вечером, когда она описалась от страха. Оттого, что он видит ее такой и знает, что в данный момент вся Норвегия яростно ненавидит его, сердце забилось чаще.

После нескольких репортажей о других важных вопросах новости переключились на полицейский участок в Будё. Ленсман выступал на улице и вел себя неуверенно и суетливо, отвечая в основном неопределенными стандартными фразами. Было очевидно, что полиции не удалось ничего накопать. Интервью закончилось обращением к жителям региона с просьбой сообщать обо всем, что, по их мнению, может иметь отношение к делу, особенно полицию интересовал мужчина, направлявшийся пешком в сторону центра Будё во время исчезновения девочки.

Он знал, что остаться полностью незамеченным практически нереально, однако информация о том, что у мужчины за спиной был большой рюкзак, неприятно поразила его. Нет, нельзя, чтобы они нашли его прямо сейчас! Ему нужна еще буквально пара дней!

После интервью на экране появился дом родителей Иды, затем фотография того места, где она гуляла и где попалась ему в руки. Когда ведущие заговорили о неопределенности на фондовой бирже, он встал и выключил телевизор.

Казалось, тело потяжелело килограммов на двадцать, голова кружилась. Всю ночь он проспал с открытыми глазами, но из подвала не доносилось никаких рыданий. Это его беспокоило. Все должно было пойти по плану. Он почесал тыльную сторону ладони — красную, раздраженную. Болезнь приходила и уходила. Но сейчас стало совсем плохо, хуже, чем когда бы то ни было.

Он отыскал мазь и смазал руки. Надев одноразовые перчатки, он начал тихо спускаться по лестнице. Он вложил всего себя в оборудование подвала, но избавиться от запаха было невозможно. Вонь засела в потолке и стенах, пропитала каждую пору деревянных перекрытий.

Сначала он пошел к той, что была здесь дольше. Запах становился хуже даже не ежедневно, с каждым часом воняло все сильнее. Свернувшееся в клубок тело вздрогнуло, как только он открыл дверь, но девочка по-прежнему отказывалась смотреть ему в глаза. Он забрал полупустую коробочку йогурта, оставшуюся с предыдущего

кормления. Она сидела неподвижно. Никаких больше молитв и стенаний, она поняла, что ждать от него милосердия не приходится.

— Есть хочешь?

Никакой реакции. Ложка по-прежнему торчала из коробочки, и он помешал ей йогурт. Не соблазнило. Ее подбородок по-прежнему был прижат к груди. Волосы, спадавшие на голые колени, напоминали засохший пшеничный сноп, от нее пахло болотом.

Запах возбуждения. Подрагивающие детские ножки. Красное платье. Неодолимое вожделение. Черное удо­влетворение.

Ложка выскользнула из банки, и капельки йогурта разлетелись по дощатому полу. Он поставил коробочку на пол и вышел из комнаты. Она все равно была не голодна.

Он осторожно открыл дверь в соседнюю комнату и подпрыгнул от неожиданности, увидев, что девочка сидит на диване. Худенькие детские пальчики сжимали платье в кулак, а потом отпускали. Ритуал повторился несколько раз. На столе перед ней стояли еда и питье.

— Нужно есть.

Она едва заметно покачала головой. Казалось, за ночь она вся сжалась, ему было больно видеть ее такой — испуганной, отстраненной. Он представлял все совсем не так. Книги и фильмы ее не заинтересовали, и он не замечал никаких признаков того, что она снова хочет попасть к зверушкам с карусели.

Он сел рядом с ней на диван. Она задышала быстро и неравномерно. Она была такой маленькой, такой уязвимой. Он обнял ее за плечи и заметил, как она напряглась. Даже через резиновую перчатку он чувствовал холодок ее кожи. Она нуждалась в его тепле.

— Не бойся, — прошептал он, но голос прозвучал совсем не так мягко, как он рассчитывал. Она попыталась отстраниться, но он удержал ее. Она должна была понять: все, что с ней произошло, было к добру.

— Я буду с тобой добр.

Она сжалась.

— Я знаю, что тебе нельзя есть все подряд, но немножко поесть нужно.

Она закрыла лицо руками.

— Мы найдем то, что тебе понравится, но, пожалуйста, скажи, если тебе это нельзя.

Он прижал девочку к себе сильнее.

— Когда я вернусь, я хочу увидеть, что ты немного поела.

Никакой реакции.

— Чуть-чуть.

Она не выпускала платья из сжатых кулачков.

— Что ты любишь больше всего?

Слышны были лишь приглушенные звуки из соседней комнаты.

— Я принесу тебе… если захочешь.

Каждая клеточка его тела ждала ответа.

— Ну вот и договорились. Поешь хотя бы чуть-чуть.

Он встал, но не ушел.

— В туалет хочешь?

Она покачала головой.

— Захочешь — постучи в дверь.

Какое-то время он рассматривал ее, а потом достал с полки какой-то фильм. Она не поднимала на него глаз.

— Хочешь посмотреть кино, Ида?

Он заметил, что она отреагировала. Что-то пошло не так. Лишь закрыв за собой дверь, он понял, что случилось. Он назвал ее по имени. Первый прокол.