Расколотое сердце кондитера
Шрифт:
Но верил ли в нее сам иргийский царь?
— Вы правы, Лидия, — по итогу проговорил Кизил, и его тихий голос уже говорил о многом: — в Ваши выводы сложно поверить.
— Я понимаю…
Его слова будто выбили из ее легких весь воздух. Лида понурила плечи. От чувства безысходности ей только и оставалось, что вновь опустить глаза в пол.
И на что она надеялась? Что ей вот так просто поверят? Что никто не станет сомневаться в ее словах?
«Кто я такая, чтобы моим словам верили? — задалась она вопросом, от которого на сердце стало еще тяжелее. —
Лучше бы она ничего не говорила.
Но неожиданно для всех, Кизил продолжил.
— И все же я Вам верю. — Иргиец взглянул на Зефира. — Удивительно, что ничего не зная, Лидия самостоятельно пришла к такому выводу.
Зефир на эти слова лишь пожал плечами.
— Я бы сказал, что в этом и проявляется ее человеческая натура.
Ему тоже было, что рассказать подопечной. Да и всем остальным.
Рассказ Зефира оказался длиннее. Хотя на эмоции он был скуп, в том, как менялась интонация его голоса, или как брови сходились на переносице, прокладывая глубокие складки на лбу, проявлялось его отношение к собственному рассказу и к событиям, которые ему довелось пережить.
Он ничего не скрывал от присутствующих. Как есть выдал свои беседы с княжной, с ее виденьем будущего для Птифура. И никто кроме Лиды не смог заметить, что чего-то Зефир все же недоговаривал.
Но что это было?
Единственным, кто не выглядел удивленным, слушая Зефира, был Кизил.
— Даже если все так, — Трюфель задумчиво потер подбородок, — я сомневаюсь, что княжна имела отношение к тому, что произошло на маскараде.
Зефир согласился с этим.
— Да, за этим стоял кто-то другой.
— Но если все так, — произнес Максим, включаясь в рассуждения, — то знает ли княжна, кто во всем виноват? Как ни посмотри, но тот, кто всех отравил, для нее идеальный союзник.
— Я думал об этом, — сказал Кизил, — но княжна излишне самовлюбленная женщина, как я слышал. И искренне дорожит своими подданными. Она бы никому не позволила причинить им вред. Даже в угоду собственным целям.
— Никому бы не позволила, — повторил Горький, — то есть, не позволила бы сделать это кому-то другому? А что насчет нее самой? Смогла бы она сделать это собственными руками?
— Максим!..
Трюфель понимал, к чему клонил подопечный, но не хотел, чтобы он озвучивал свои мысли.
В этом у Максима тоже проявлялась его человеческая натура.
— Брось, все может быть, — отмахнулся от него парень. — Если она так открыто заявила о своих намерениях пустить этот мир под откос, лишь бы он по ее мнению развивался, то почему бы не приложить руки к этому толчку?
Лида согласилась с таким выводом.
— Поддерживаю, — заявила она.
Приготовление к переходу заняло больше времени, чем все рассчитывали.
Время, за которым иргийцы не особенно следили, бежало и гости иргийского дворца успели проголодаться. В связи с этим Кизил приказал накрыть столы и пригласил
Лишь увидев еду, которую начали выносить слуги, стоило только им всем усесться по местам, у Лиды судорогой скрутило желудок. Мельком взглянув на Марину, она поняла, что и подругу мучил голод. Максим и Барбарис держались лучше, и все же молодым организмам, только что потратившим силы на драку, была необходима подзарядка. Трюфель и Зефир вели себя, как и подобало взрослым — молча ждали, когда перед ними поставят первые блюда.
— Я понимаю, что вы хотите как можно быстрее попасть в Баттенберг, — начал Кизил, когда все были готовы приступить к еде, — но мне приятно разделить с вами эту трапезу. Я искренне желаю нашим народам долгих лет процветания и надеюсь, что вместе мы сможем преодолеть все трудности, что выпадут на нашем пути.
Кизил поднял вверх наполненный бокал и остальные последовали его примеру.
Дальнейший обед проходил в несколько странной, но все же душевной атмосфере. Кизил, Лида и Барбарис вспоминали турнир Великих правителей. Зефир и Трюфель не вмешивались в разговор, Максим лишь изредка вставлял свое слово. Чаще всего саркастическое.
— Если бы не Барбарис, — говорила Лида, — не выбраться бы нам из того гнезда. Да?
Она взглянула на Максима и заговорщицки усмехнулась.
— Да, мы были в шаге от провала, — согласился Горький.
Он помнил, как в последний момент успел схватить сорвавшуюся с уступа вниз Лиду за запястья, и от этого воспоминания у него неприятно зашевелились волоски на затылке. Не услышь он, как Лида, выкрикивая его имя, звала на помощь, и опоздай он на какую-то несчастную секунду, то…
Максим махнул головой, отгоняя от себя мысль о том, а что было бы, если бы он не успел?
— Я бы сказал, шо вы весели на волоске!.. — Барбарис засмеялся, но тут же зарделся и виновато опустил глаза в свою тарелку, глядя на Лиду исподлобья. — П-прошу прощения… энто было неуместно.
Но Лида по-дружески махнула на иргийца рукой.
— Ты мне жизнь спас, Барбарис, вытащив с того обрыва. И Максиму, кстати, тоже.
— Верно, — Горький согласно кивнул головой, — если бы не ты, я бы полетел вниз вместе с ней.
— Ты это на что намекаешь?.. — Лида гневно зыркнула на сидевшего напротив нее парня. — Что я настолько тяжелая?
— Ну явно не на то, что я настолько слабый, что не смог бы с обрыва вытащить девчонку, — в той же манере ответил ей Максим.
И только Лида набрала в легкие побольше воздуха, чтобы как следует поспорить с Горьким о том, что говорить за столом о весе молодых и юных девушек как минимум невежливо. Если не сказать, что по-хамски. Но услышав со стороны мерное постукивание, Лида выдохнула весь воздух обратно и опасливо повернула голову на звук.
Сидевший рядом с ней Зефир постукивал пальцем по краю стола и гневно сверлил подопечную взглядом.