Расколотое сердце кондитера
Шрифт:
— Вот и пришли, — сказал Кизил, легким кивком головы отдавая сторожившим вход стражникам приказ открыть двери.
Мужчины синхронно стукнули каблуками своих сапог друг о друга, приветствуя государя. И Лида подметила, что они тоже были безоружны.
«Может, им и в самом деле не от кого защищать дворец?..»
Стражники открыли двери и встали друг напротив друга, намереваясь закрыть их за государем сразу же, как тот вместе с гостьей переступит порог.
Кизил вошел в свой кабинет первым. Лида же, чуть помедлив, последовала за ним и окунулась
И среди этого зеленого безумия взгляд Лиды зацепился за фиолетовое пятно.
Сердце в ее груди забилось быстрее.
— З-Зефир!..
Невзирая на чужие взгляды и, не стесняясь присутствия иргийского царя, она бросилась в объятия покровителя.
Прижимаясь к Зефиру изо всех оставшихся у нее сил, Лида с трудом сдерживала наполнявшие глаза слезы. Как же она была рада его видеть!
— Я так скучала по тебе, — прошептала Лида, поднимая на покровителя взгляд. — Как ты тут оказался?..
Зефир оставил на ее лбу сухой поцелуй и улыбнулся. Он тоже по ней скучал. Но радость от столь долгожданной встречи уже была омрачена присутствием в комнате человека, которого в ней не должно было быть.
— Оставим разговоры обо мне на потом, — произнес Зефир, отстраняя от себя подопечную. — И поговорим о том, что ты совершила, Лида.
— Я?..
Зефир перевел взгляд с ничего непонимающей девушки на ее подругу и добавил:
— Марины здесь быть недолжно.
Лида была в отчаянии.
Все свое детство она твердила родителям и Зефиру: «Хочу в Птифур!», «Хочу на ту сторону!», «Хочу в Баттенберг!». И раз за разом ей говорили: «Ты еще мала», «Тебе нет пятнадцати», «Подожди своего пятнадцатилетия». Так как же так получилось, что она забыла о причине, по которой до прошлого месяца ни разу не была в родном мире своего покровителя?
«Марине только четырнадцать…»
От этой мысли сердце Лиды будто проткнуло сотней острых иголок. От страха у нее немели пальцы на руках, а от озноба все органы в животе скручивало по спирали.
— И… и что же теперь будет? — спросила Лида, разглядывая пол.
Во рту у нее горчило от испытываемого ужаса и стыда.
— В первую очередь госпожу Марину нужно немедленно вернуть домой, — сказал Трюфель, а после добавил, словно отвечая на чей-то немой вопрос: — Кто? Я?.. А я разве не сказал? Я потерял свой ключ.
— Ты?.. Что сделал?..
Голос принадлежал Зефиру.
Лида перестала изучать узоры на зеленых коврах и, запихнув чувство вины поглубже, подняла голову, разглядывая собравшихся вокруг нее птифурцев.
— Как можно было потерять свой ключ?!
— Если бы я знал, — нарочито спокойно ответил покровитель Горького. — Поэтому госпожу Марину вернуть в мир людей
Лида издала судорожный вздох, чем обратила на себя всеобщее внимание.
Сидевшая рядом с ней Марина крепко сжимала ее за руку, не зная, какие подобрать слова, чтобы приободрить подругу. Она не понимала, какой запрет нарушила Лида, и какое за это должно было последовать наказание. Но чувствовала свою вину перед ней.
— Что сделано, то сделано, — сказал Трюфель, но ни в его голосе, ни во взгляде, ни тем более в напряженных плечах не чувствовалось той легкости, какую он пытался придать их разговору. — Нужно как можно быстрее исправить сложившуюся ситуацию пока… Нужно сделать это как можно быстрее.
Лида понимала, что Трюфель не сказал того, что собирался. Она посмотрела на Зефира. Покровитель нервно постукивал мыском своих туфель и, скрестив на груди руки, старательно не смотрел в ее сторону.
«Он на меня злится», — подумала Лида.
И на сердце у нее вновь закололо.
— Мои доверенные лица уже начали подготовку к вашему переходу. — Кизил, пожалуй, был единственным, не считая Марины, кто не бросал на Лиду тяжелых взглядов. — Вскоре двери в Баттенберг будут открыты, осталось немного подождать.
— Да, мы благодарим Вас за помощь, Государь.
Трюфель склонил голову в благодарном поклоне. Однако никто больше не последовал его примеру. И Лида не могла сказать, что этот факт, который иргиец определенно подметил, хоть как-то его задел.
В этот момент Кизил куда больше хотел узнать, по какой причине Лида искала с ним встречи.
— Я здесь, чтобы обсудить суд аристократов, — начала Лида, — а так же… рассказать о том, к чему я пришла, размышляя о случившемся на маскараде. Если позволите, то я начну.
Кизил внимательно слушал рассказ Лиды и ее мысли о том, что кто-то намеревался стравить народы Птифура друг с другом, и инцидент на празднике был этим «кем-то» заранее спланирован.
— Я знаю, будет трудно поверить в это, — произнесла Лида. — Народы Птифура живут в мире и согласии многие поколения, но… В моем мире говорят: «Ничто не вечно под луной». Рано или поздно мирная жизнь заканчивается и ей на смену приходит смута. Боюсь, что на Птифур опускаются тучи раздора. И если мы хотим остановить их, то нужно узнать, с какой стороны на нас идет это бедствие…
Напыщенные слова совершенно не шли тому образу, который Лида надела на себя, отправляясь в путешествие по птифурским землям. Она прекрасно осознавала, что отличалась от тех, кто был рожден в этом мире. И уж тем более она не была равной монаршеским особам Птифура. Даже рядовые дворяне стояли на несколько ступеней выше нее. Но в чем Лида точно была уверена, так это в своем непоколебимой вере в то, что она все делает правильно и на данный момент находится именно там, где и должна.
Она верила Кизилу. Верила в его невиновность. И была готова доказывать эту веру всем и везде.