Расколотый берег
Шрифт:
Истечет кровью…
Вэллинз что-то мычал, силясь повторить библейские слова.
– Ребенок, – говорил Джейми. – Маленький мальчик, Дункан. Ты их когда-нибудь жалел? Тебя не мучила совесть? Думаю, нет. Ни тебя, ни Робина, ни Крейка. Когда я сидел в тюрьме и услышал, что Крейк умер, мне стало очень грустно. Господу было бы угодно, чтобы я помог и Крейку.
– Разреши мне! – рвался Джастин. – Пусти, Джейми!
Кэшин попробовал приподняться, но сил не было, он не мог шевельнуться, и поэтому оставалось одно – лежать, ждать, когда они убьют Вэллинза и уйдут. Можно было
– «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, – говорил Джейми, – пожелают умереть, но смерть убежит от них». [41] Только в тюрьме, среди ужасных людей, до меня дошел смысл этих слов. А ты их теперь понимаешь, Дункан?
– Пожалуйста, ну пожалуйста, ну… – страшно, еле слышно стонал кто-то.
– Я часто хотел умереть, и не мог, Дункан. А теперь я знаю, что Господь хотел, чтобы я жил и страдал, потому что в отношении меня у Него был свой Промысел.
41
Откр. 9: 6.
– Разреши мне, Джейми, разреши, – все повторял Джастин.
– «Я есмь Первый и Последний, и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти». [42] Знаешь эти слова, Дункан? Это из Откровения Иоанна Богослова. «Ключи ада и смерти»… Господь вручил их мне. Что, страшно тебе, Дункан? Страшно?
«Ну что я здесь валяюсь? – думал Кэшин. – Я погубил Дава, а эти двое пытают человека. Если буду жив, что скажу Синго? Хотя при чем тут Синго? Виллани, Фину, Биркертсу, я же полицейский, в конце-то концов…»
42
Откр. 1: 17–18.
– Господь хочет, чтобы ты понял, что такое боль, боль и страх, Дункан, – говорил Джейми. – Он хотел, чтобы и Чарльз узнал это, после того, что Чарльз сделал со мной. А еще твой друг Робин. Знаешь, я ведь так и не забыл ваших лиц. Говорят, дети не помнят насильников. Некоторые помнят, Дункан, еще как помнят, каждую ночь видят их в своих кошмарах.
Раздался визг, пронзительный визг, полный боли.
– Не бойся, Дункан. Робин вот боялся, и ему повезло, что мы так торопились. И Артур Поллард тоже боялся. Я не знал об Артуре, но в тюрьме Господь свел меня с одним человеком, очень грустным человеком, и он рассказал мне об Артуре.
– Ради бога… О… о… – стонал истязаемый.
– «Поношение сокрушило сердце мое, и я изнемог, ждал сострадания, но нет его, ищу утешителей, но не нахожу, – продолжил между тем Джейми. – И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом». [43] Дункан хочет пить. Джасти, напои-ка его.
Что-то зажурчало, слышно было, как человек кашляет, задыхается.
– Так-то лучше, да?
Тишина.
– Ну все, Дункан, больше не шумишь, да? На свинью
43
Пс. 68: 21–22.
Кэшин встал на колени, тяжело поднял голову.
Мерцающий желтый свет. На голом каменном алтаре что-то лежало, розовое, перевязанное веревкой наподобие того, как обвязывают кусок мяса перед тем, как пожарить. Кровь текла ручьями.
У алтаря стояли двое. Тот, что поменьше, справа, держал в руке нож, на лезвии которого блестел свет от свечи. Другой, повыше, держал Вэллинза, его голову; Кэшину было видно, что это голова и что мужчина – это был Джейми – держит голову Вэллинза за уши, словно целуя ее…
Нет!
Кэшин потряс головой – это получилось как-то само собой, непроизвольно. Он попробовал выпрямиться. На полу что-то темнело, столбик, нет… или да, столбик с крестом наверху, медным крестом с заостренными концами, но не стрелками…
Нет, не со стрелками.
Что-то вроде ромбов…
Он протянул руку, попробовал взять столбик, но рука не держала, он почти ничего не чувствовал.
И все же он сжал руку, встал и сам удивился – он стоял, сжимая правой рукой столбик с крестом наверху.
Он смотрел прямо на них.
Они не оборачивались. Они его даже не слышали.
– Отправляйся в вечный огонь, Дункан, – произнес Джейми. – Давай отправляй его, Джасти.
– Нет, – сказал Кэшин.
Они обернулись.
Кэшин метнул столбик с медным крестом. Тот просвистел в воздухе. Джастин дернулся, зажав длинный нож в правой руке.
Заостренный конец вонзился ему в горло, прямо в выемку между ключицами, застрял там. Джастин поднес руки к горлу, схватился за столбик, нетвердо отступил на шаг, его левая нога подвернулась, и он упал, растянувшись на холодном мраморном полу.
– Вы арестованы, – слабо произнес Кэшин.
Джейми, все еще держа руками голову Вэллинза, смотрел на Джастина.
– Джасти, – позвал он, – Джасти…
Джейми отпустил голову связанного Вэллинза, упал на колени.
Кэшин видел только его макушку.
– Как же так, Джасти, – монотонно повторял тот. – Как же так, Джасти, дорогой мой, ну как же так, а?
Кэшин двинулся к той же двери, через которую вошел. Казалось, идти до нее долго-долго. Но он все же пересек прихожую, добрался до щитка, щелкнул выключателями.
В гостиной зажегся свет.
Пистолет Дава валялся почти у самых его ног. Он нагнулся, чтобы поднять его, едва не упал, выпрямился, снова нагнулся, подобрал пистолет. Не глядя на Дава, вернулся в часовню, нашел выключатель и там прошел в неф, остановившись метрах в трех-четырех от алтаря.
Джейми склонился над Джастином. Повсюду виднелись лужи крови. Он взглянул на Кэшина и поднялся во весь рост, с ножом в руке.
– Ты арестован, – повторил Кэшин.
Джейми покачал головой.