Расколовшаяся Луна
Шрифт:
Я закрыла глаза и попыталась забыть, где я находилась, но мне это не удавалось. Слишком сильно я чувствовала тесноту этой комнаты и присутствие Тильмана. Я чувствовала запах его кожи, мужской и всё-таки мягкий аромат, а под моими веками горели бугристые рубцы на его груди. Доски пола начали мягко и ритмично вибрировать, когда он начал танцевать, но я всё ещё не двигалась. Мой рот пересох. Кофеин заставлял моё сердце бешено стучать и замирать, и, несмотря на ноющий холод, по моей спине пробегала горячая дрожь.
Не думай ни о Пауле. Ни о Маре. Ни о Колине, ни об отце, ни
Вторая песня облегчила мне задачу. Стены, которые я только что ещё чётко ощущала, как стены тюрьмы, отступили. Потолок над нами улетучился. Я была одна и, тем не менее, различала шаги Тильмана, которые равномерно передавались через половицы пола и щекотали мне подошвы ног. Я подстроилась под них, сначала нерешительно, потом более и смелее, а потом мне больше уже не нужно было мужество. Это получалось само по себе.
Пол потерял свою твёрдость. Он стал приятным, уступал под моими голыми ногами. Я повернулась, оставила руки свисать вниз, один удар, один шаг, полповорота - ни о чём другом не думать. Моя голова откинулась назад, когда я чуть приподняла плечи, чтобы повернуть ладони вверх, и я думала, что чувствую горячее солнце на них, да, я чувствовала запах нагретых камней и древних дров, которые сгорали передо мной в песке.
Ритм моего сердца перестал замирать и настроился на удары. Моё тело было невесомым. Мы стали единым целым - Тильман, я, наши сердца, музыка. Образы в наших головах. Он взял меня с собой, далеко отсюда. Далеко от меня самой.
Пот стекал у меня по щекам и подбородку и сбегал вниз по позвоночнику, джинсы прилипли к ногам. Языком я ловила солёные капли и вытягивала из них новую энергию. Я не знала, как долго мы уже танцевали. Музыке не было конца, но я закричала бы, если бы она умолкла. Потому что только она позволяла мне молчать, и лишь чувствовать, быть лишь человеком. Сердцебиение, танец, дыхание. Я больше никогда не хотела открывать глаза. Здесь, в себе самой, в своей собственно бодрствующей темноте, было прохладно и безопасно.
Ни разу мы не коснулись и не задели друг друга, хотя ничего не видели. Я двигалась уверенно и гибко в темноте. И, тем не менее, ничего не могла поделать с тяжестью моих век, которая внезапно стала увеличиваться с каждым ударом барабана.
Мой рот так пересох, что я больше не могла глотать. Моему телу нужна была вода и еда. Но прежде всего ему был нужен сон. И оно возьмёт своё. Я хотела сделать музыку громче, но я и так уже поставила её на всю громкость. Слишком тихо ... она была слишком тихой. Я, шатаясь, сделала несколько шагов назад, в сторону окна, потеряла чувство ритма и равновесие. Я почувствовала боль, когда падала, подоконник задрал майку вверх и ободрал тонкую кожу на моём позвоночнике, но это меня не беспокоило. Тёплая кровь стекала по моей спине.
Вибрирующий пол мягко и с теплом встретил меня. Не спи. Не спи ... Посмотри на него ... Посмотри на него и вернись назад к чувству своего ритма. Открой глаза. Ты должна сделать это. Из полуоткрытых век я посмотрела на Тильмана вверх. В комнате действительно больше не было стен. Не было комнаты, только огромное, светящиеся красным небо, купол
Искры попали прямо мне в глаза. Теперь я должна была закрыть их, чтобы они не сгорели, чтобы я снова могла видеть и чувствовать. Я должна была научиться снова чувствовать. Я умру, если не начну снова чувствовать. Я сдалась. Небо растворило пол подо мной. Стало тихо.
Глава 31.
Совсем немного домашнего хозяйства
Ну что? Это сработало?
– хотела я спросить, как только смогла вырваться из моих утренних снов. Но моё нёбо было настолько сухим, что у меня вырвалось только сухое бурчание. С закрытыми глазами я повернулась вправо, чтобы взять бутылку с водой. Мой лоб сильно ударился о стену. Стену? Почему здесь была стена? Ладно, бутылка с водой всё равно стояла на верхней полке, об этом я вспомнила в то же время, как набила себе шишку. Но почему я спала возле стены? Мы ведь сдвинули кровати вместе. Застонав, я с трудом поднялась.
– Бррр, - пробормотала я со слипшимся ртом. Мой желудок болел, следствие слишком крепкого эспрессо, а от голода мне было почти плохо. Но так как никто не отреагировал на мои полумёртвые жалобные стоны, мне ничего другого не оставалось, как открыть глаза.
Тильман действительно снова раздвинул кровати. Сидя на своём ложе, он облокотился на стену, колени подтянуты вверх, и смотрел мимо меня. Он казался каким-то изменившимся ... Что с ним такое было? Вся его поза была для него нетипична. Он выглядел крайне нервным. Его нога раскачивалась вверх-вниз, а челюсть непрерывно двигалась туда-сюда.
Я, застонав, подтянулась с помощью полочек вверх и выловила бутылку с верхней полки, чтобы сделать большой глоток. Кровь на моей спине высохла, но царапины на коже горели огнём. Кроме того, у меня болели уши.
Было уже слишком поздно. Солнце стояло высоко, а из кухни доносился звон посуды. Значит, Пауль уже проснулся. Он никогда не выползал из кровати раньше одиннадцати, разве что он был должен сделать это. Но сегодня была суббота. У него был выходной. Я проспала необычно долго.
– Ты не мог бы оказать мне честь и поговорить со мной? Это сработало?
Тильман сжал, скрепя зубами, челюсти.
– Не сработало, - прорычал он.
– Я тоже заснул. Вскоре после тебя.
– Вот дерьмо, - выругалась я.
– Что нам нужно сделать, чтобы оставаться бодрыми? Этого не может быть! Ты действительно не смог ничего записать?
– Нет! Чёрт, я же сказал, что заснул!
– Тон голоса Тильмана был настолько агрессивным, что я отодвинулась насколько можно к стене. Растерянно я стала искать его взгляда. Что только случилось с его глазами? Они казались больше чёрными, чем коричневыми, а его веки сильно покраснели. От него исходил болезненный, притуплённый свет. С беспокойным звуком он поднял нос вверх.