Расписание тревог
Шрифт:
— Что же это я? — хохотнул он обескураженно.
— Действительно, — сказала Фаина. — Про Москву обещал, а сам…
— Ладно, — сказал Гешка. — Сейчас будет про Москву.
Он задумался, и совсем не по теме вспомнилось почему-то училище, потом — училищная мастерская, где он чинил по вечерам велосипеды. Мать не баловала его карманными деньгами, и нужно было их зарабатывать, потому что после школы Гешка спешил жить взрослой жизнью. Пришла на память Танька Жигалова, верная его подруга, пришли на память их встречи с семи до восьми: она заканчивала
— Ты о чем задумался-то? — спросила Фаина.
— Теплынь, — рассеянно отозвался он. — Теплынь, а прохладно.
Он закусил губу так, что задралась борода, и замолчал опять.
На буровой комариным писком раздался крик, и тотчас пронзительно завизжала собака.
— Опять он его мучит, — сказала Фаина.
— Кто? Кого?
— А Лужин, хозяин твой… Опять Шарика бьет. — У рта ее, как отражение далекой собачьей боли, легли морщинки.
— Вот бы никогда не подумал! — сказал Гешка. — А на вид добрый. Ведь это его сапоги-то.
— Он меня замуж зовет, — сказала Фаина. — Дом новый ставить собрался. А я все не решусь никак. Вот он и ревнует.
— Да ну?
— Ты его не бойся, Геша. Я не боюсь, и ты не бойся.
— Я?! Его бояться? — Гешка хакнул и обнял повариху.
— Не надо, — негромко попросила она.
— Как знаешь, — смутился он. — Нет, ты скажи, теплынь-то какая!..
На буровую они возвращались притихшие и почти близкие.
Проходка кончилась ночью, и каротажники начали отбор грунтов. Фургон с оборудованием подогнали к вышке, и там Гешка попеременно с Тихомировым следил за показаниями приборов и командовал буровикам через микрофон. В окошках были спущены черные шторы. Фаина только изредка слышала Гешкин голос — то высокий, насмешливый, то деловитый, злой, усиленный репродуктором до громовых раскатов.
Она думала о Грачеве с какой-то неловкой радостью, и эта радость была как обнова.
— Ишь ведь, воевода какой… — с улыбкой шептала она, возясь в своей комнатушке.
В тот же день она побелила дощатые стены, прибила на окно новые занавески-задергушки, вытащила из чемодана все свои ненадеванные платья и развесила на гвоздях. С тем же деятельным азартом размышляла она о будущем: «Торговлю эту брошу. И за Лужина не пойду, нет, уеду в Тюмень, на завод поступлю, в школу ходить буду. Десятилетку кончу, а там можно будет и в техникум торкнуться…»
Сдав котлопункт сменщице Варваре, она решила навестить Гешку. Принесла ему тарелку блинов, чайник с кофе, тихонько поскреблась в дверцу. Из репродуктора прогрохотало:
— Кого черт несет?
И Фаина, заробев, ушла, стараясь не скрипеть на снегу сапогами. Так Гешка и не узнал, что она приходила.
Дела у каротажников шли неважно. Злились, костили скважину, инструмент, бурильщиков. А у
Но под всеми этими неотступными, досадливыми размышлениями ворошилась какая-то иная мысль; ему подумалось, что, наверно, дело вовсе не в их прогулке, а в чем-то таком, чего он недосмотрел, не понял, пропустил мимо из-за собственной слепоты и спешки. Забывшись, Гешка выругался в микрофон.
— Ты что, угорел? — вскочил к нему Тихомиров.
— А чо я? — не понял Гешка.
— Сам знаешь чо-о!
— Да это бывает, Тихомирыч, — вмешался Миня Трубников.
— Что бывает?
— Это, Тихомирыч, всегда бывает в тайге весной, я знаю. Понимаешь, снег тает. И незаметно давит на психику. И психика деформируется.
— Иди на свое место, психолог! — приказал Тихомиров.
И вдруг к рокоту дизелей прибавился еще какой-то сильный посторонний звук, раздались радостные крики, залопотал тент, и с неба дохнуло ветром.
— Вертолет… — удивленно сказал Тихомиров. — Вертоле-ет!
Все трое вылетели из фургона.
Вертолет приземлился малость в стороне от буровой, в искрящийся влажный снег, и к нему бежали уже и местные, и буровики, спотыкаясь в сугробах и теряя шапки.
— Который тут у вас Грачев? — крикнул вертолетчик, прыгая в снег. — Стоим пятнадцать минут! Приготовиться к отлету!
— Ну, я Грачев! — сказал Гешка.
— Чего же ты телишься? Собирай манатки!
Гешка сломя голову помчался в поселок. Схватив чемодан, припустил обратно.
— Парень! Геннадий! — закричал Лужин. — А сапоги-то! Сапоги-то!
Гешка сел с маху на бревно, и, урча от нетерпения, ждал подбегающего к нему с ботинками Лужина. Сбросил бродни, сунул ноги в ботинки и, не зашнуровывая, побежал к вертолету. У котлопункта он замер на бегу, круто повернулся и встретился взглядом с Фаиной.
Она стояла в дверном проеме, как портрет в натуральную величину, и молчала.
Гешка ступил на порог:
— Вот уезжаю. Не скучай тут!
— Больно надо.
— Тогда пока, — сказал Гешка.
Но когда он зашагал к вертолету, Фаина метнулась следом, молча остановила. Гешка, глядя на ее красное, обиженное, как у девчонки, лицо, насупился, опустил голову.
— Я вернусь. Я опять приеду, Фаина.
— Это, конечно, — шепотом согласилась она.
— Так я пошел?
— Иди, Геша.
— Иду, Фая.
— Грачев! Гешка! — заорали у вертолета. — Ты скоро там?
И Гешка побежал по уже наторенной в снегу траншее.
Бригадир Вагин похлопал его по плечу.
— Хороший ты парень, Грачев, ты нам всем очень понравился, — сказал он, пожимая Гешкину руку, — Просто молодец.
— Главное, уходит красиво, — присовокупил Тихомиров.
— Ладно тебе, — сказал Гешка.
— Ничего не ладно, — возразил Тихомиров. — Ведь ты эту вахту, считай, задаром отработал. Без всякой выгоды.