Расписание тревог
Шрифт:
— А ты? Ты задаром никогда не работал?
— Я? Не про меня речь. А залетных мы тут насквозь видим.
— Камни в почках у меня видишь? — обозлился Гешка.
— Камни? — переспросил Тихомиров. — Откуда у тебя камни?
— От пива! С солью!
— А ты вперед с солью не пей, — посоветовал бригадир.
И пока Гешка искал, как бы его уесть, тот уже разговаривал с вертолетчиком.
Миня Трубников, к которому Гешка подошел попрощаться, вяло пожал руку, оглаживая вертолет зачарованными глазами.
— Вагин! —
— Да ты что, Грач? — изумленно подкатился к нему электрик Киселев. — Ты в своем уме?
— В своем! — Гешка отбоднул сомнения и, взяв Трубникова за плечи, потащил к вертолету. — У него, Вагин, жена молодая! Икру мечет!
— Гешка! — уперся Трубников. — Брось, не надо!
— Не надо?! — победно, с высоты своего благородства, сказал Гешка. — Давай, давай, не прикидывайся тут Ванькой Жуковым!
— Это как надо понимать? — тоже изумился Тихомиров.
— А так! — огрызнулся Гешка. — Классиков изучай. Айда на скважину, каротаж не терпит!
— А ты?
— Не твое дело, — сказал Гешка.
— Вы тут торгуйтесь быстрей! — прикрикнул вертолетчик. — У меня летное время на золото ценится!
— Лети, Миня, — сказал Вагин. — Вещички твои привезем после.
— Грач! — с чувством сказал счастливый Трубников. — Грач, ты разыщи меня в Сургуте. Ленина, сорок четыре! Миню спросишь, любой покажет.
— Ирке привет, — сказал Гешка, глубоко вздохнув.
— Жду, Гешка!
Последние благодарные слова Трубникова увязли в гуле мотора. Вертолет качнулся, засвистели винты, и все, кто был тут, бросились врассыпную.
Весь путь до буровой Тихомиров косился на Гешку и неопределенно хмыкал.
— Ты иди, а я в котлопункт зайду, — сказал ему Гешка. — В горле что-то пересохло.
Осторожно он подошел к порогу, заглянул в распахнутые настежь двери.
Фаина сидела за столом, уткнувшись лицом в бумажную, уже порвавшуюся на углах скатерть, и плакала.
Гешка ухмыльнулся и потопал в фургон.
И тут носом к носу столкнулся с Лужиным.
— Привет, Митрий, — бросил он растерявшемуся хозяину. — Как поживаешь?
— Ты разве не улетел?! — искривился тот.
— Как видишь!
Лужин влез в фургон следом за ним.
— Чо тебе? — спросил Гешка.
— Я с тобой… Я насчет Фаи хочу.
— Валяй! — безмятежно сказал Гешка.
Лужин откашлялся и заговорил хриплым, от сдерживаемого волнения, голосом:
— Ты пошто вернулся, Грачев? Она счастья своего добивается, а ты…
— А я?
— А ты шуры-муры!
— Отбой четыре минуты! — передал в микрофон Гешка и откинулся на сиденье. — А в чем, собственно, ее счастье?
— Я скажу! — Лужин плотно притворил дверцу. — Только чтоб между нами.
— Слушаю.
— Тогда я сначала про себя скажу. Вот я, Лужин Дмитрий Сергеевич. Сколько лет дашь? — Он выжидающе уставился
— Тридцать с чем-нибудь?
— Ошибаешься! — И тут Лужин впервые за две недели совместной жизни снял шапку и показал лысину, сразу состарившую его лет на десять. — Вот тебе и да-а! Тоже теперь и Фаина. Она хотя и молодая, а женщина самостоятельная, ей хозяин нужен, опора. Ей рожать надо!
Гешка взял бумажные диски индикаторных диаграмм, хлопнул о колено, сбивая пыль.
— Ну и дальше?
— А дальше вот что! Вы наколобродите и уедете, а мне с Фаиной жить тут!
— А она кто тебе, Лужин? Родственница или жена?
— Я на ней жениться хочу…
— Ну, так и скажи ей: Фаина, хочу на тебе жениться.
— Говорено…
— А она?
Лужин безнадежно махнул рукой.
— Вот что, — сказал Гешка, чувствуя, как сердце его закачалось на горячей волне. — Ты ее любишь?
Лужин мотнул головой.
— Тогда так и скажи: Фаина, я тебя люблю! — Гешка сорвал микрофон с подставки, сунул под нос Лужину.
— Стыдно… — сказал тот.
— Говори! — приказал Гешка в бешенстве.
— Прямо так и сказать? — Лужин, побледнев, облизнул губы.
— Так и скажи!
— Але… — вконец севшим голосом сказал Лужин и отстранил микрофон ладонью. — Не могу.
— Тогда катись отсюда к чертовой матери! — закричал Гешка.
Лужин съежился, словно прячась в самого себя, тихонько вышел.
Гешка включил микрофон и, уже не ведая, что творит, проговорил голосом диктора Левитана:
— Фаина! Я здесь! Я остался!
Но это были вовсе не те слова, которые ему надо было сказать и которые он берег для девушки своей мечты. «Так, значит, это она, Фаина?! — лихорадочно додумывал он в эти мгновения. — А если не она, то кто же тогда?! Ой, Грачев, Грачев, что же ты делаешь, окаянный?»
— Фаина! — взлетел над буровой его звонкий голос. — Я тебя люблю-ю!
Вокруг фургона стояли онемевшие буровики и во все глаза смотрели, как из него: показалась нога Грачева в помятой портчине, как наконец он вылез весь и зашагал к котлопункту с высоко поднятой головой.
И тогда все разом, как заводные, обернулись и увидели повариху, бегущую навстречу Грачеву.
А он шагнул еще раз, другой, наступил на шнурок ботинка, споткнулся, упал на руки.
— Геша! — вскрикнула Фаина испуганно. — Геша!
Гешка вскинул лицо и, забыв выпрямиться, застыл, как бегун на старте, и смотрел на нее со страхом, надеждой и ожиданием.
Незабудки в хрустальной вазе
Если от станции метро «Текстильщики» ехать к центру, то справа, на бетонном ограждении, там, где поезд выскакивает на поверхность, можно разобрать три слова, написанные некогда красной масляной краской: БУДЬ СЧАСТЛИВА, ТАНЯ. Как ни забеливает их путевая служба, после первого же дождя они проступают снова.