Рассказы о любви
Шрифт:
Господин Абдерегг, не прерывая речи, лишь бросил на сына гневный взгляд. Кандидат принял смех Пауля на свой счет и прикусил нижнюю губу. Берта без видимой причины разразилась вдруг громким смехом. Она была рада, что с Паулем приключилась эта детская неловкость. По крайней мере никого за этим столом не оказалось без сучка и задоринки.
— Чему вы так радуетесь? — спросила фрейлейн Туснельде.
— О, собственно, ничему.
— А ты, Берта?
— Тоже ничему. Я просто так смеюсь, за компанию.
— Могу ли я предложить вам еще вина? — сдавленным голосом спросил
— Спасибо, нет.
— А мне, пожалуйста, налейте, — приветливо отозвалась тетушка, но к вину потом не притронулась.
Со стола все убрали и подали кофе, коньяк и сигары.
Фрейлейн Туснельде спросила Пауля, курит ли он тоже.
— Нет, — ответил Пауль, — мне это совсем не нравится.
И неожиданно добавил, после некоторой паузы, совершенно искренне:
— Мне еще нельзя курить.
Когда он так сказал, фрейлейн Туснельде улыбнулась с хитрецой и склонила голову набок. В этот момент она показалась юноше очаровательной, и он раскаялся в своей прежней ненависти к ней. Оказывается, она может быть вполне милой.
Вечер был такой теплый и так располагал наслаждаться им, что даже в одиннадцать часов все сидели в саду под слегка раскачивающимися подсвечниками с мигающими свечами. И то, что гости устали с дороги и, собственно, должны были бы рано отойти ко сну, об этом сейчас никто даже не думал.
Теплый воздух мечтательно ходил легкими душными волнами, высоко в небе сияли звезды, блестевшие как мокрые, в направлении гор небо казалось черным, его то и дело прорезали лихорадочные золотистые зигзаги зарниц. От цветущих кустарников шел сладкий удушающий аромат, а белый жасмин неясно мерцал в темноте блеклым светом.
— Вы думаете, эта реформа нашей культуры родится не в сознании масс, а будет плодом отдельных гениальных умов?
В тоне профессора прозвучала известная доля снисходительности.
— Да, я так думаю, — последовал сухой ответ учителя, разразившегося длинной речью, которую не слушал никто, кроме профессора.
Господин Абдерегг обменивался шуточками с Бертой, той помогала тетушка. Вальяжно развалившись в кресле, он потягивал белое вино с подкисленной водой.
— Значит, вы и Эккехарда[24] читали? — задал Пауль фрейлейн Туснельде вопрос.
Она полулежала в низком складном кресле, откинув голову и глядя куда-то вверх.
— Конечно, — сказала она. — Однако такие книжки еще следует запрещать вам читать.
— Вот как? Почему же?
— Да потому что вы еще не все можете в них понять.
— Вы так думаете?
— Уверена в этом.
— Но там есть такие места, которые я, возможно, понял лучше вас.
— В самом деле? Какие же?
— Те, что на латыни.
— Что за шутки!
Пауль был в приподнятом настроении. Ему вечером позволили выпить немного вина, и ему очень нравилось сейчас вести беседу этой темной нежной ночью и с любопытством ждать, удастся ли ему вывести эту элегантную даму хоть немного из равновесия, из ее ленивого покоя и добиться от нее возражений или смеха. Но она даже не смотрела на него. Она неподвижно
— Что вам больше всего понравилось в «Эккехарде»? — спросила она вдруг, по-прежнему не глядя на него.
— Сцена с опьянением господина Спаццо.
— Ах?
— Нет, как прогнали старую лесную ведьму.
— Вот как?
— Или, возможно, мне все-таки больше всего понравилось, как Пракседис помогает ему удрать из темницы. Отлично сделано.
— Да, сделано отлично. А, собственно, как?
— Как она потом пепел насыпает…
— Ах да. Что-то припоминаю.
— А теперь скажите мне, что больше всего понравилось вам?
— В «Эккехарде»?
— Ну конечно.
— То же самое место. Где Пракседис убегает от монаха. Как она на прощание дарит ему один поцелуй, а потом улыбается и удаляется в замок.
— Да… да, — медленно произнес Пауль, но так и не смог вспомнить про поцелуй.
Беседа профессора с домашним учителем подошла к концу. Господин Абдерегг закурил «Виргинию», и Берта с интересом наблюдала, как он обжигал конец длинной сигары на пламени свечи. Правой рукой девушка обнимала сидевшую рядом с ней тетю и слушала, раскрыв глаза, захватывающие истории, которые ей рассказывал пожилой господин. Речь шла о приключениях во время путешествия, и не куда-нибудь, а в Неаполь.
— И это все действительно правда? — рискнула она спросить его только раз.
Господин Абдерегг рассмеялся.
— Тут все зависит от вас, маленькая фрейлейн. Правдой в любом рассказе становится то, во что верит слушатель.
— Ну как же? Придется мне обо всем спросить папа.
— Сделайте одолжение!
Тетя погладила Берту по руке, по той, что ее обнимала.
— Это шутка, дитя мое.
Она прислушивалась к разговору, отгоняла ночных мотыльков, круживших над бокалом ее брата, и посылала каждому, кто смотрел на нее, ответный приветливый взгляд. Оба старых друга доставляли ей радость, как и Берта, и оживленно болтающий Пауль, и прекрасная Туснельде, смотревшая в ночную синеву, и домашний учитель, испытывавший наслаждение от собственных умных речей. Ей было еще не так много лет, и она не забыла, как хорошо и тепло молодежи в такие летние ночи в саду. Сколько еще поворотов судьбы ждет этих красивых молодых людей и умных стариков! В том числе и домашнего учителя. И насколько важны для каждого их жизнь, их мысли и желания! И как прекрасно выглядит фрейлейн Туснельде! Настоящая красавица!
Добрая тетушка гладила руку Берты, любвеобильно улыбалась чувствующему себя несколько одиноким домашнему учителю и проверяла время от времени за креслом хозяина дома, стоит ли во льду его бутылка вина.
— Расскажите мне что-нибудь про свою гимназию! — попросила Туснельде Пауля.
— Ах, гимназия! Да ведь сейчас каникулы.
— Вы ходите в гимназию без удовольствия?
— А вы знаете кого-то, кто ходит туда с удовольствием?
— Но вы же хотите приобрести знания?
— Ну да. Конечно, хочу.