Рассказы о любви
Шрифт:
— Король в центре! — кричал Пауль. — Фрейлейн, мы тогда выиграем наверняка. Это даст нам двенадцать очков.
Она лишь кивнула.
— Собственно, Тургенев не совсем русский, — произнес кандидат и забыл, что была его очередь бросать шар. Пауль рассердился.
— Господин Хомбургер. Ваш бросок!
— Мой?
— Ну да, мы все ждем.
С большей охотой он бросил бы шар ему в ногу. Берта, заметившая в нем смену настроения, тоже забеспокоилась и промахнулась.
— Давайте на этом остановимся.
Никто
— Разве мы не будем играть дальше? — робко спросила Берта.
— Ах, вдвоем это неинтересно. Я сейчас все соберу.
Она стала тихо помогать ему. Когда все кегли были сложены в ящик, он оглянулся на Туснельде. Она уже исчезла в парке. Конечно, он был для нее всего лишь глупым мальчишкой.
— Что теперь?
— Может быть, вы покажете мне немного парк?
Он так быстро зашагал по дорожке, что Берта едва поспевала за ним, она задыхалась, ей почти приходилось бежать, чтобы не отстать от него. Он показал ей рощицу и платановую аллею, потом бук и лужайки. Ему было немного стыдно, что он так груб и немногословен; с другой стороны, он удивлялся, что больше не чувствует никакого стеснения в присутствии Берты. Он обращался с ней так, будто она была на пару лет моложе его. А она нисколько не возмущалась, оставалась мягкой и покорной, не произносила почти ни слова и только иногда взглядывала на него, словно просила за что-то прощение.
Возле плакучей ивы они встретились с теми двумя. Кандидат все еще что-то говорил, фрейлейн молчала и, похоже, была в дурном настроении. А на Пауля вдруг нашло красноречие. Он обратил внимание всех на старое дерево, раздвинул свисавшие ветви и показал на обегавшую ствол скамейку.
— Мы здесь посидим, — приказала фрейлейн Туснельде.
Все сели на скамейку в кружок. Здесь было очень тепло, воздух был насыщен парами, зеленые сумерки расслабляли, духота делала всех вялыми и сонными. Пауль сидел по правую руку от Туснельде.
— Как тихо! — первым проявил себя господин Хомбургер.
Фрейлейн кивнула.
— И так жарко! — сказала она. — Давайте немного помолчим.
Так они сидели вчетвером и молчали. Рядом с Паулем на скамейке лежала рука Туснельде, длинная и узкая кисть дамской руки с изящными пальцами и красивыми, ухоженными, излучавшими матовый блеск ногтями. Пауль не отрывал глаз от этой кисти. Она выглядывала из широкого светло-серого рукава, такая же белая, как и видимая чуть выше запястья рука, кисть слегка выгибалась тыльной стороной ладони наружу и лежала, неподвижная, словно очень устала.
И все молчали. Пауль думал о вчерашнем вечере. Это была та самая рука, такая же длинная и спокойная и покоившаяся, свесившись до земли, в то время как фигура женщины неподвижно полусидела-полулежала в низком кресле. Эта рука так подходила к ней, к ее фигуре
Господин Хомбургер посмотрел на часы.
— Простите, любезные дамы, мне надо вернуться к работе. Ведь вы, Пауль, останетесь?
Он поклонился и ушел.
Теперь они молча сидели втроем. Пауль медленно и с боязливой опаской, как преступник, приблизил руку к женской кисти и оставил ее там лежать. Он не знал, зачем он это сделал. Это произошло помимо его воли, и при этом у него защемило сердце, его бросило в жар, и его лоб покрылся крупными каплями.
— В крокет я тоже не люблю играть, — тихо сказала Берта, словно очнулась от грез. Из-за ухода учителя между ней и Паулем образовалось свободное пространство, и она все это время обдумывала, подвинуться ей или нет. Ей казалось, что чем дольше она колеблется, тем труднее ей становится сделать это, и потому, чтобы не чувствовать себя и дальше в одиночестве, она заговорила.
— Это и в самом деле не очень симпатичная игра, — добавила она далее после длинной паузы неуверенным голосом. Но ей никто не ответил.
Опять воцарилось молчание. Пауль думал, все слышат, как стучит его сердце. Оно побуждало его вскочить и сказать что-то веселенькое или глупое или взять и убежать. Но он продолжал сидеть, рука его тоже оставалась лежать, и у него возникло ощущение, что из него медленно, медленно выходит весь воздух и он вот-вот задохнется. Это было даже приятно, приятно каким-то печальным и мучительным образом.
Фрейлейн Туснельде посмотрела на лицо Пауля своим спокойным и немного усталым взглядом. Она увидела, что он неотрывно смотрит на свою левую руку, которая лежала на скамейке рядом с ее правой рукой.
Она немного приподняла руку, уверенно положила ее на руку Пауля и больше не убирала ее.
Ее рука была мягкой, но сильной и таила в себе сухое тепло. Пауль испугался, как застигнутый на месте преступления воришка, внутри у него все дрожало, но руку он не убрал. Он почти не дышал — так сильно колотилось его сердце, и все тело горело и одновременно содрогалось в ознобе. Он медленно побледнел и посмотрел на фрейлейн Туснельде умоляющим и полным страха взглядом.
— Вы испугались? — тихо засмеялась она. — Я подумала, не уснули ли вы?
Он не мог произнести ни слова. Она убрала свою руку, а его осталась лежать на прежнем месте и все еще хранила на себе ее прикосновение. Он хотел убрать руку, но был настолько слаб и смущен, что был не в состоянии ни понять свои мысли, ни принять решение, и ничего не мог с этим поделать, тем более что-то предпринять.
Неожиданно его напугал глухой, сдавленный звук за спиной. Это тут же освободило его от скованности, и, сделав глубокий вдох, он вскочил. Туснельде тоже встала.