Рассказы о любви
Шрифт:
За время, что ее племянник или кузен работал у нас на волонтерских началах подмастерьем, это чудо побывало в слесарной мастерской уже три раза. Поприветствовав родственника, она высказывала пожелание познакомиться с машинами. Это выглядело ошеломительно и произвело на меня колоссальное впечатление, когда она в изысканном туалете, любознательно округлив глаза, задавала вопросы один смешнее другого, расхаживая по вымазанному сажей помещению, высокая блондинка с таким свежим и таким наивным лицом, как у девочки. Мы стояли в своих промасленных рабочих комбинезонах, с черными
И вот в один прекрасный день волонтер подходит ко мне в перерыве в вечернюю смену и говорит:
— Не хочешь сходить со мной в воскресенье к моей тете? Она тебя приглашает.
— Приглашает? Эй, оставь свои глупые шутки, а не то ткну тебя носом в желоб с гашеной известью.
Оказалось, однако, он не шутил. Она пригласила меня на вечер в воскресенье. Десятичасовым вечерним поездом мы могли вернуться домой, а если мы захотим задержаться, она, возможно, предоставит нам свой экипаж.
Вступить в общение с владелицей шикарного экипажа — хозяйкой слуги, двух девушек-служанок, кучера и садовника — было, по моим тогдашним понятиям, просто омерзительно. Но это пришло мне в голову только после того, как я со всей горячностью дал согласие и еще спросил, годится ли для этой цели мой желтый выходной костюм.
До самой субботы я бегал в страшном возбуждении и неописуемой радости. А потом пришел страх. Что я буду там говорить, как вести себя, как к ней обращаться? Мой костюм, которым я так гордился, оказался вдруг мятым и в пятнах, а все воротнички — обтрепанными по краям. Кроме того, шляпа давно вышла из моды и вид имела прежалкий, а три блистательные принадлежности моего гардероба — пара новеньких остроносых полуботинок, ярко-красный шелковый галстук и пенсне в никелевой оправе — никак не могли спасти ситуацию.
В воскресенье вечером я отправился вместе с волонтером пешком в Зеттлинген, больной от возбуждения и смущения. Вилла просматривалась беспрепятственно, мы стояли за оградой перед заморскими соснами и кипарисами, лай собак чередовался со звуком колокольчика у ворот. Слуга впустил нас, не произнося ни слова, а обслуживал с таким пренебрежением, что даже не озаботился защитить от огромных сенбернаров, норовивших схватить меня за штаны. Я опасливо посматривал на свои руки, которые месяцами не отмывались добела. Накануне вечером я оттирал их целые полчаса керосином и жидким мылом.
В простом светло-голубом летнем платье, в салоне дама принимала нас. Она протянула каждому из нас руку и предложила сесть, ужин сейчас будет готов.
— Вы близоруки? — спросила она меня.
— Немного.
— Пенсне вам не идет, знайте это.
Я тут же снял его, сунул в карман и состроил соответствующую гримасу.
— И вы к тому же еще и соци? — расспрашивала она дальше.
— Вы имеете в виду, являюсь ли я социал-демократом? Да, конечно.
— А, собственно, почему?
— По убеждению.
— Ах вот как. А красный галстук действительно очень мил. Ну, давайте ужинать. Надеюсь, вы голодны?
На
После ужина бокалы перенесли в салон, и когда мне предложили дорогую сигару и разожгли ее, к моему удивлению, на красно-золотой свечке, мое хорошее самочувствие перешло в уютный комфорт. Я даже отважился взглянуть на даму, и она была столь элегантна и прекрасна, что я с гордостью ощутил, как перенесся в блаженную обитель высшего света, о котором имел очень смутное, но томительно-влекущее представление по отдельным романам и литературным приложениям к газете.
Завязался оживленный разговор, и я так осмелел, что отважился шутить по поводу предыдущего замечания мадам — про социал-демократию и красный галстук.
— Вы совершенно правы, — сказала она смеясь. — Оставайтесь, пожалуйста, при своем мнении. Но галстук завязывайте все же ровнее. Смотрите, вот так…
Она встала передо мной, склонилась, взялась за мой галстук двумя руками и поправила узел. При этом я неожиданно почувствовал, испытав сильный испуг, как она просунула два пальца мне под рубашку и тихонько пошевелила ими по коже груди. И когда я испуганно взглянул на нее, она еще раз надавила мне пальцами на грудь и посмотрела не мигая в глаза.
Черт побери, подумал я, и у меня сильно забилось сердце, а она отошла и сделала вид, что рассматривает мой галстук. Потом она снова посмотрела на меня, серьезно и в упор, и несколько раз медленно кивнула.
— Не принесешь ли из угловой комнаты шкатулку с играми? — спросила она племянника, листающего журнал. — Будь так добр, пожалуйста.
Он пошел, а она подошла ко мне, медленно, с широко раскрытыми глазами.
— Ах ты! — сказала она тихо и мягко. — Ты очень мил.
При этом она приблизила ко мне свое лицо, и наши губы слились, беззвучно и страстно, и еще раз, и потом снова опять. Я обхватил ее и прижал к себе, эту большую красивую даму, так сильно, что ей, должно быть, стало больно. Но она снова искала мои губы, и пока она целовала меня, ее глаза увлажнились и по-девичьи заблестели.
Волонтер вернулся с играми, мы сели за стол и принялись играть в кости на фисташковое пралине. Она говорила опять очень живо и шутила каждый раз, когда бросала кости, а я не мог выговорить ни слова, да и руки меня не слушались. Под столом ее рука то и дело нащупывала мою, или она клала свою руку мне на колено.
Около десяти часов волонтер объявил, что нам пора уходить.
— Как, уже? — спросила она и посмотрела на меня.
У меня не было опыта в любовных играх, и я, запинаясь, произнес, что да, время вышло, и встал.