Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет
Шрифт:
«Скука, холод и гранит». Мандельштам бежал из Петербурга – Петрограда – Ленинграда, чтобы убедиться в мерзости Москвы, Киева, Воронежа и лагерной, смертельной бездны Черной речки….
В той же «Египетской марке»: «Есть люди, почему-то неугодные толпе, она отмечает их сразу, язвит и щелкает по носу. Их недолюбливают дети, они не нравятся женщинам».
Мандельштам родился в век толп. Его и казнила толпа – самосудом, как и случайного героя из короткой повести, впервые напечатанной в журнале «Звезда».
Толпа начала 20-х годов обозначена в томе «Весь Петроград» поименно:
Читаю рекламу: «Склад галантереи и парфюмерии И.Ш. ЛЕВИН… Марсельское, туалетное мыло собственного изготовления», «Клуб «ДОМИНО»… Рулетка, Тридцать и сорок, Баккара, Джокер, Шмен-де-фер, Макао и др. Артистические понедельники и четверги… Только апробированные русские и иностранные вина». «ЕВРОПЕЙСКАЯ ГОСТИНИЦА, ул. Лассаля 1–7. Телефон! 131–15 и 139–08. Функционирует в полном объеме. Вновь отреставрированные комфортабельно обставленные комнаты с ваннами. Имеются РОСКОШНО ОТДЕЛАННЫЕ АППАРТАМЕНТЫ».
В таком мире, с «ваннами», «марсельским мылом», играя в джокер, все еще можно было жить. В те годы толпа не была так страшна, как всего лишь через стремительных десять лет, когда она превратилась по приказу свыше в толпу убийц и жертв.
Толпа двадцатых позволила Мандельштаму напечатать «Египетскую марку». Толпа тридцатых годов убила его.
Но и в таком выводе лишь часть правды. Настоящего поэта нельзя убить. Он убивает себя сам. Это только кажется, что большие поэты покорны власти и толпе.
«Я от жизни смертельно устал,// Ничего от нее не приемлю,// Но люблю мою бедную землю // Оттого, что другой не видал». Стихи написаны Мандельштамом в семнадцатилетнем возрасте. «Бедная земля» – это прежде всего Петербург, задолго до «десяти дней, перевернувших мир».
Вернусь к фолианту «на 1924 год». Делаю это специально, вновь привлеченный «адресным» текстом из «Египетской марки».
«Государственный академический драматический театр (ГАТЕДР) б. Александринский. (Александринская пл. т. 138–131, служ. каб., зав. худ. ч. Юрьева Ю.М. тел 14–64)».
Какое жуткое название – ГАТЕДР. Может быть, из этой жути и появились строчки Мандельштама: «Ведь и я стоял в той страшной терпеливой очереди, которая подползает к желтому окошечку театральной кассы – сначала на морозе, потом под низкими банными потолками вестибюлей Александринки. Ведь и театр мне страшен, как курная изба, как деревенская банька, где совершилось дерзкое убийство ради полушубка и валенных сапог. Ведь и держусь я одним Петербургом – концертным, зловещим, желтым, нахохленным, зимним».
У Карла Маркса в «Нищете философии» есть такие строчки: «Петр Великий варварски низвергнул русское варварство». Все-таки неглупым человеком был этот внук раввина. Вечное несчастье России – жестокий характер реформ. И как здесь не вспомнить, каким варварским способом была низвергнута совсем недавно Советская империя.
Читаю первые строчки «Путеводителя по Ленинграду»:
И съезд советов Союза Советских Социалистических Республик считает вполне справедливым
Справочный фолиант, оплаченный нэпманами Петрограда, вышел всего лишь за пять месяцев до этой даты наступления варварской эры. Следовательно, он был последней адресной книгой этого города, где можно было встретить фамилию Мандельштама. К Ленинграду этот поэт уже не имел никакого отношения.
Мандельштам некогда пробовал жить в своем городе, по особому, несуществующему адресу, и имя этому месту было Петрополь: «Мне холодно. Прозрачная весна // В зеленый пух Петрополь одевает… В Петрополе прозрачном мы умрем». Не вышло. Он не смог остаться в своем городе, в городе детства и юности. В городе «прожилок и детских припухлых желез». Редко кому из нас это удается.
Впрочем, и Ленинградом Мандельштам так и не смог назвать Петрополь. В тридцатом году он написал хрестоматийное:
Петербург! Я еще не хочу умирать:У тебя телефонов моих номера.Петербург! У меня еще есть адреса,По которым найду мертвецов голоса.Что еще может раскрыть ушедшее время так, как книги, старые книги, причем любые: наполненные ярким художественным содержанием или скупым адресно-справочным текстом?
Да, я не назвал еще четырех Мандельштамов, проживающих в Петрограде 1923 года.
Мандельштам Роза Григорьевна – педагог. Пантелеймоновская, 27-а.
Мандельштам Сергей Яковлевич – секретарь Г.У. В.-О, 7-я линия, 30.
Мандельштам Эмиль Вениаминович – кожевенник, К. Либхнехта, 16.
Мандельштам Яков Исаевич – актер, Пантелеймоновская, 7.
Когда был счастлив Бродский?
Наверняка не случится моего путешествия в Норенское, а жаль. Возможно, на этом месте и нет уже никакой деревеньки, и поля совхозные заросли сорняком. Никто не подскажет, как звали тракториста А. Бурова: Андрей, Александр, Анисим?.. Может быть, он был моим тезкой? Нет, это вряд ли.
Почему мне важно, как звали тракториста Бурова? Понятия не имею. Важно – и все. Еще в той деревеньке на четырнадцать дворов жили люди: Анисья, Константин, Афанасья… Эта женщина была – Афанасья – женой Константина Борисовича Пестерова.
Лет прошло с тех пор почти сорок. Вряд ли и те люди живы. Я бы на кладбище местное сходил, постоял у могил. Я бы водку с собой взял в багаже, чтобы помянуть. В тех краях всегда водка была скверная: взболтнешь – белая муть.
С водкой, купленной в Тель-Авиве, или без нее мне не добраться в те края.