Рассвет
Шрифт:
— Солдат мёртв? — выпалила Звеифель.
— Нет. Ещё нет. Однако вы не сможете сейчас избавиться от него. Пока он жив, этот солдат останется в вашем доме.
— Что ты сделал? — Рершер ухватил своего друга за нижние плечи.
— Довольно, прошу. Мой долг был спасти раненного, однако о целостности я не ручался. Повреждения ног оказались слишком велики, в нынешних условиях более мне не по силам что-то сделать, — худые губы его скривились. — Я срезал травмированные части, их утилизирую, придётся. Вы вступили в опасное дело, друг мой, а я последовал за вами. Теперь,
— Подожди! Что будет дальше, ты можешь сказать? — слова подобные детским рухнули со столь взрослого языка. — Ты умнее нас, выше по статусу, знаешь больше, молю. Я совершил ошибку, что привёл сюда врага?
— Нет. Друг мой, я бы сделал то же. Предки мои убедили, что жизнь нужно защищать и спасать, — тёмный взор семиолоида перешёл с мужчины на стоящую позади него женщину. — И ваши жизни зависят от меня так же, как и его. Никто не узнает о нашей тайне, клянусь волею Императора и Трёх.
— Благодарю. За всё.
— Не стоит, — длинные руки сжали крупный белый ящик, таивший в себе очевидный для Рершера кровавый смрад. — Мой долг будет исполнен лишь частично, потому используйте эту жизнь, пока способны на это.
— Хорошо. Ты сделал что мог, делаешь. Если ничего не выйдет узнать, вины твоей нет.
Доктор Орайним молча развернулся, оставив людей вне своего взгляда. Рершер тут же ощутил колкие пальцы, мягко коснувшиеся его ладони. Резкое дыхание ударило ему по затылку.
— У нас нет выбора.
— Да, мы будем двигаться наверх, — мягкие руки проскользили по телу Рершера, обхватывая его талию, спиной своей он ощутил её сердце. — Никто не виноват, Звеифель. Ни чьей вины нет.
Ферниц’Гал удалялся от них, унося с собой неведомый страх. Всё дальше и дальше, вдоль каймы громадной платформы, пока возле четырёхрукой полосы не растянулась лифтовая плита. Тонкое устройство, подобные которому шныряли от неба к днищу мира, пригласило доктора взойти. Стоило ему ступить на подъёмник, как полупрозрачный купол закрылся над Ферниц’Галом и увлёк того вниз, к лабиринту бронированных мостов.
— Мы будем делать то, что должны, чтобы выбраться отсюда. Обещаю, ты увидишь рассвет.
***
Выяснить даже имя его оказалось труднее, чем я смел предположить. Сейчас сомневаться поздно. Гадать, поступал ли я верно или же сумасбродно помогал глупцу. Те недолгие дни, которые остались бедняге после потери ног, и без моей роли стали для того вечным допросом.
Тайн же он своих не открыл, не мне. Пока был в сознании — нет. Сказанное в порыве бреда не признают нормальным, а мысли, порождённые предсмертным разумом, стоит и вовсе отсеять от прочих. Так учили меня, и по закону этому я шёл сквозь всю жизнь, до встречи с тем солдатом.
Служителей войск я видел лишь трижды до того дня. Два раза с поверхности спускались небольшие отряды ниривинских военных, чьи тела обглодало поле боя. Не скажу, почему так ярко запомнил их, ведь мне это неведомо. Один — человек — статный и высокий, ровный мужчина
Вторым был представитель рафгантасс. Редкие они гости на нашей планете, но выбора мне не дали: все четыре нижние конечности ему раздробило каким-то мощным шагоходным устройством. Подробностей не сообщали, да и мне в них не было нужды. Две верхние, малые руки, уцелели, однако поиск протезов, да установка их заняли время. Один из труднейших случаев за все годы моего исполнения.
В Лацифине редко встретишь кого-то из этой расы, потому я был столь затруднён. Пожалуй, если эту запись найдёт кто-то из местных, то и вовсе сил вообразить то существо не хватит: четыре нижние конечности, пара маленьких рук на стыке горизонтального тельца с вертикальным, да тонкая вытянутая голова с разделённым натрое ртом. Редко встретишь таких. К гуманоидным созданиям мы привыкли, а меж тем верхний мир сам прорывается всё глубже, сильнее в нашу жизнь. Теперь он достиг меня. Эмоции овладели мной: впервые, я истинно боюсь.
Меня не пугали те далёкие дни и брань незнакомца, чьи ноги мне пришлось удалить. Те события, во время которых я в третий раз столкнулся со служителем Императора, исполнявшего долг с орудием в руках. Чужого Императора. Врага.
Тогда я переживал лишь за тех двоих: Рершер оставался, и до сего цикла является мне другом, пусть судьба его для меня теперь тайна. Они навлекли на себя угрозу, подобную которой и представить сложно. Хоть и вышло нелепо, что по итогу всё это обернулось именно против меня.
Истинно так: теперь та история может повториться. Держать в себе мысли я не в силах, ведь совершенное тогда не должно оставаться тайной. Но в тот день я промолчал. Побоялся за них, за себя, за предков своих, что жизни отдали на будущее моё, на возвышение моё. Всему этому мог прийти конец, в тот миг, когда я в четвертый раз узрел солдата: на третий день после пробуждения сашфиришца, меня призвал к ответу представитель имперской Гвардии.
***
После наступления ночи в доме расстелилась тишина. За безвольным пленником супруги решили следить постоянно: Рершер сторожил ночью, Звеифель — днём. В короткие пересменки над солдатом надлежало смотреть дешёвому дрону, купленному для наблюдения за домом.
Усталые глаза взирали на укрытую бело-синей тканью грудь, что медленно вздымалась и падала к тонкому телу. Приоткрытый острый рот то и дело ронял краткие вздохи. Полусонный бред, из которого незнакомец не выходил с визита Ферниц’Гала, ненадолго спал, прежде чем возрасти вновь.
Полночи провёл Рершер, взирая на силуэт возле стены. Живая тень, которую он сам привёл в дом, порой выбрасывала редкие слова, лишённые смысла и связи меж собой. Усталый мужчина порой цеплялся за них, лишь бы не уснуть самому. Искал то неведомое, что мог сказать солдат: про дальние миры, огромный космос или враждующие Империи.