Рассвет
Шрифт:
В тени сознания незнакомца ему хотелось нащупать свет. Полубредовые отголоски вселяли глупую надежду в Рершера, столь же сильную, что и короткие судороги, побуждавшие солдата изогнуться, словно он вот-вот придёт в себя. Усталые губы шевелились, подрагивая и роняя один звук за другим. Будь в них смысл — переводчик бы среагировал, изменил бы его речь.
— Что? — усталого слуха достигло единственное слово. — Не перевёл, значит ли это…
— Рершер! — громыхнул голос за его спиной. — Мы должны покончить с этим.
— Ферниц’Гал, откуда ты?
Свет
— У нас проблемы, и большие, друг мой. По дороге через арочную улицу к центральному корпусу я приметил низкого человека, что следовал за мной. Тот изучал, наблюдал. Оторваться мне удалось, однако же, в доме моём часть данных оказалась стёрта.
— Не понимаю, к чему ты ведёшь.
— Информация, что шла прямо перед записями о нашей жертве тайной, исчезла. Это значит, что кто-то проник в городскую систему, медицинский архив, кто-то смог просмотреть данные, внесённые мной. И не знаю, удалось ли им понять, во что я ввязался.
Сказанное вышибло из Рершера сон, заставив смотреть на семиолоида округлёнными глазами. На холодном свету заблестел пот, в тишине загремело дрожащее сердце.
— Что ты вписал туда?
— Лишь общее, данные о «частном визите». Но не думаю что этого будет достаточно, если даже…
— Кто-то знает? Разведка? Гвардия?
— Мне неизвестно. Возможно, то был сбой, или ряд совпадений. Но если нет — за нами следят.
— Ты поэтому пришёл ночью? Сейчас, после отключенного часа.
— Верно. Гвардия в это время не патрулирует, потому решил действовать быстро. Рершер, друг мой, этот солдат стал большей угрозой, нежели прежде. Подумай о себе, о Звеифель. Как ты желаешь поступить?
— Убей, — голос из тьмы издал переводчик. — Это будет наиболее разумно, ниривинец. Пожалей свою семью, пока до неё не дошли мои войска.
— Замолчи. Не смей говорить об этом. Ты ничего не знаешь обо мне и моей жене, как и о том, зачем ты здесь.
— Будто вам что-то известно.
— Одно я знаю, Хичкимсэ.
Во мраке стали слышны краткие вздохи. Неслышимые дроны гудели над головами стоявших, ожидая новых речей для перевода.
— Я произнёс его, верно?
— Назвал своё имя. Это единственное, что я смог разобрать. Видимо, не ошибся.
— Хорошо, скрывать мне его не зачем, — длинное тело поднялось на паре худых рук, подтянув к себе остатки ног. — Ради чего, доктор? Долг перед Императором и Империей? Чтобы я не смог уйти, сбежать?
— Архницоль не покинуть. Однако с теми ранами Вы едва-бы пережили эту ночь.
— Ради чего? Я буду верен великому роду Сашфириш, не захватчикам, не тиранам, но моему, — в безмолвном крике изогнулся его рот, выпучив острые зубы. Тёмный язык блеснул в горле, прежде чем Хичкимсэ скрючился в приступе кашля. Грязная слюна заблестела на тонких губах его, руках и полу. В потоках её отсвечивала краснота. — Служу моему Императору. Я умру, но вам не сдамся.
—
— Да поглоти Пустота! — руки солдата сплелись возле груди и тонкой талии. — Я не выдам ничего, не скажу. С захватчиками я не веду переговоры.
— Мы не захватчики, я не желаю узнавать что-то о войне, о Сашфириш, — голос Рершера взвился до потолка. — Только о поверхности, о мире наверху.
— Рершер, — доктор Орайним склонился над другом своим. — Прошу, будь спокойней.
— Ты прав, — вздохнув, он посмотрел на сокрытую чернотой дверь. — Звеифель даже во сне чувствительна. Не стоит ей всего этого слышать.
— Если так думаешь о жене своей, то оставайся… здесь…
Слова его начали тонуть в глухом мычании. Длинный рот скосился, после чего всё лицо опустилось, исчезая в ночной темени.
Рершер молча покосился на умолкшего солдата, а затем и на доктора. Ферниц’Гал насупился, выставив плоскую голову вперёд. Крохотные ноздри его задёргались, прежде чем человек сам почувствовал тошнотворный запах. Колкая вонь облепила дом, окружая каждого в нём стоявшего.
— Что это?
— Боюсь, в здешних условиях я не могу предложить иного. И с подобными ранами опыт едва имею.
Безмолвно взирая на пожранные ночью ткани, Хичкимсэ прикоснулся к ним. Затем провёл по телу своему второй и третей рукой, следом скрестив их возле живота и груди. Паника тонула в чёрных его глазах, сдерживающих боль открытых ран.
— Я должен оказать помощь. Проявите стойкость, благоразумие.
— Не должно войну Сашфириш отдавать жизнь на волю ниривинца.
— В Вашем теле уже разошёлся гной, и металл, как и ядовитые пары, коих Вы надышались, губят его лишь быстрее. Долг мой обязывает править раны, насколько это возможно. Проявите же стойкость солдата.
Ответом стало смирение. Ферниц'Гал склонился над раненным и, в полутьме, снял часть повязок. Тот, лишь шипя, сдерживал боль и отводил голову от вида красных скрючившихся волдырей, облепивших тонкий живот и двойную грудь.
Рершер же отвернулся, согнувшись в рвотном позыве. Мерзкий запах заволок всю комнату, огибая каждую стену, задевая каждый возможный орган чувств. На глазах закололи слёзы. Семиолоид же, чьё обоняние много лучше людского, будто не ощущал этой вони. Доктор Орайним точными движениями работал над ранами, срезая размякшую плоть у их кромок и вводя раз за разом крохотные инъекции — неужто он настолько привык к подобному?
Те тряпки, которыми был замотан солдат, насквозь пропахли израненным телом. Сейчас же, из всех тканей на нём осталась лишь нашейная накидка. Беспристрастно сменив повязки, доктор подошёл к другу своему, держа в руках чёрно-красный вонючий свёрток.
— Я избавлюсь от этого, — Ферниц’Гал сокрыл пропахшую ткань в герметизатор. — Запах мог бы привлечь лишних лиц.
Доктор оглянулся на солдата, стойко принявшего свою слабость. Тот тяжко дышал во тьме, скривив громадное тело на небольшой постилке.