Рассвет
Шрифт:
— Очень важно, — продолжал Джонсон, — чтобы наша газета оказала воздействие на бывших питомцев университета, рассеянных по всей стране. Многих не очень волнуют выборы в сенат, и газета должна стимулировать их интерес. Некоторые из них помогут и субсидиями. И тогда мы сможем организовать большое предвыборное собрание, чтобы вдохновить молодежь. Молодежь — это все. Я приеду на это собрание, произнесу речь и отвечу на вопросы. Если вы поможете этому делу, то вы просто молодчина.
— Это большая честь для меня, — с радостной улыбкой ответил Том.
— Ну,
Они втиснулись в машину Джонсона, набитую брошюрками и памфлетами, проехали мили две и остановились у харчевни посреди высокого кустарника. Они вошли через задний вход, толстый человек в засаленном переднике принес им гамбургеры и кока-колу и вышел. Они остались одни в тесной комнатке — с потолка свисала полоска липкой бумаги для мух.
— Не очень-то роскошно, — засмеялся Джонсон, — зато ни газетчики, ни почитатели меня здесь не славят. — Он положил перед Робби блокнот и ручку. — Ну, записывай то, что я буду говорить. Кое-что вы можете включить в свои передовые. Но, — взгляд его стал пронзительным, — не упоминая моего имени. Категорически. Я не связан с вашей группировкой. Я — приверженец одной партии, той, что выдвинула меня в сенат. Против меня могут начать грязную кампанию. И так с самого начала моей политической карьеры меня обвиняют в связях с ку-клукс-кланом. Да что говорить, еще со студенческих лет! Меня не любили ни либералы, ни профессора колледжа, ни толпа обывателей. Многим я был не по душе, и мои речи перевирали и перетолковывали. И мои передовые — я работал в газете, вот как вы сейчас, но я никогда не принадлежал к клану, никогда!
Робби возразила задумчиво:
— А мне кажется, я понимаю, почему вас обвиняли в принадлежности к клану. В его программе есть разумные вещи. Америка наводняется чужаками, в их душах нет ни зернышка американизма.
— Ты права, — сказал Джонсон, улыбнувшись Робби. — Но, если хочешь быть избранным, говорить об этом нельзя. Клан ведь действительно заходит слишком далеко. Упаси Бог, я не призываю линчевать черных и я не антисемит. Но знаете ли, — сказал он задумчиво, — надо ознакомиться со всеми точками зрения. Я с юности читаю Хоббса, Ницше, Адама Смита, Шопенгауэра, у всех можно найти полезные идеи. Даже у коммунистов. Не в их практике, конечно, но в их философии — не все можно. Я бы вам советовал все читать и как следует обдумывать. Я тому же учу своих детей, хоть они моложе вас. Да, вы собрали в вашем книжном магазине замечательный материал. — Джонсон посмотрел на часы. — О-о, я опаздываю. Предстоит проехать сто пятьдесят миль. Кандидатам надо бы выдавать талон на разрешение превышать скорость. Ну, а вы, молодежь, прощайте, надеюсь, скоро увидимся.
— Вот это мужчина! — воскликнул Том, когда Джонсон уехал. — Настоящий лидер! Разумный, образованный человек, умеет все четко сформулировать. Вот уже его никто не назовет краснозадым.
— Еще
— Ну, ночь-то — как всегда. А что ты скажешь насчет пятницы? Я свожу Тимми на бейсбол — и прямо к тебе.
— Как ты заботишься о мальчике, — сочувственно сказала Робби.
— Он же — мой брат, — очень просто отозвался Том.
Робби позвонила Тому по телефону.
— А ты знаешь, — спросила она, — что в вашем городе в следующую среду состоится большое собрание, на котором будет выступать Джонсон?
— В газетах об этом ничего не было.
— Нам сообщили. Я поеду, чтобы написать потом ударную статью для газеты.
— Прекрасная мысль! А я напишу о следующем собрании.
— Но ты и на это приходи обязательно. Я поеду на машине Дэдли, и мы захватим тебя по дороге. Западная Дубовая улица, какой номер дома?
Он не хотел, чтобы Робби встретилась с его родителями, особенно с мамой. Почему? Он и сам не мог понять.
— Давай я буду ждать тебя на углу Западной Дубовой и улицы Тилден. Скажи, когда мне там быть?
В среду родители сидели и читали в гостиной. Отец посмотрел на него из-за газеты:
— Куда-то собираешься, Том?
— Да, никуда особенно.
— Желаю удачи, — отец смачно рассмеялся. — Когда же и гоняться за потаскушками, как не в девятнадцать лет?
Том стоял у фонаря, в свете которого кружились мошки и мотыльки. Подъехал огромный седан; за рулем сидел Дэдли, рядом — Робби; она открыла дверцу:
— Садись, здесь впереди три места.
— Нет, я сяду сзади.
Мысль о том, что Робби будет сжата между ним и этим несимпатичным, каким-то скользким Дэдли, была неприятна Тому.
— Показывайте, как ехать на эту улицу Фейрвью. Я плохо знаю эту часть города, — сказал Дэдли.
— Почему Фейрвью? — удивился Том.
— Там произошел какой-то инцидент.
— А что там случилось? Ты мне не говорила, Робби.
— Нам сообщили только сегодня утром, что какой-то парень организует митинг протеста на этой улице Фейрвью. Какой-то Андерсон. Сторонник Джонсона, богатый и влиятельный. Необходимо нам принять участие.
Грег Андерсон. Том вспомнил чрезмерно ярко одетого парня, которого потом родители перевели в частную школу на север. Вдруг он почувствовал неловкость — что бы там ни произошло на улице Фейрвью, это случилось слишком близко к родному дому.
— Да куда мы торопимся? Наверное, ерунда какая-то! — сказал он.
— Может, и ерунда, но надо увидеть своими глазами. Говори, направо или налево?
Машина на несколько секунд задержалась на перекрестке, и Том понял, что, наверное, беспорядки на улице Фейрвью связаны со вселением черной семьи, о которой рассказывала мать. Она будет недовольна, если его заметят на этом митинге протеста. Он с усилием выговорил:
— А знаете, мне это неудобно. Я живу-то почти рядом, и у отца тут друзья. Священник нашей церкви. Отец меня убьет, если узнает, что я был на этом митинге.