Рассвет
Шрифт:
— Я так нервничала, идя к вам. Вы с самыми добрыми намерениями пришли ко мне после того нападения на наш дом, а я повела себя грубо. Мы, можно сказать, захлопнули дверь перед вашим носом.
— Ну, все было не так плохо, — улыбнулась Лаура.
— Нет, это было очень плохо. Я наказывала вас за зло, которое причинили нам другие люди, и это было нехорошо с моей стороны.
— Я могу это понять. Вам ведь пришлось столкнуться с таким ужасным испытанием.
— Да, а сейчас испытание обрушилось на вас. Прочитав обо всем в газетах, я стала думать и сказала мужу: как тяжело
— Ничего. Я понимаю, что вы хотите мне сказать, и я ценю это, правда. — Эта женщина говорила искренне. Она была из числа тех немногих, кто приходил к ним в дом, не испытывая и тени нездорового любопытства. — Позвольте, я поставлю эти чудесные розы в воду, а потом мы выпьем чаю. Это займет одну минуту.
— Спасибо, но лучше в другой раз, если можно. Это ведь не светский визит. Вам сейчас надо отдыхать, а не развлекать гостей. — У двери миссис Иджвуд задержалась, вспомнив о чем-то. — Вы как-то сказали, что будете давать уроки моей дочери. Я хотела спросить, вернетесь ли вы к своим урокам, и если да, то согласитесь ли вы сейчас взять ее к себе в ученицы?
— Ответ будет «да» на оба вопроса. Дайте мне пару-тройку недель, чтобы уладить все дела.
Когда дверь за посетительницей закрылась, Лаура прижалась лицом к розам. Нежные лепестки приятно холодили ее разгоряченное лицо. Затем она наполнила вазу водой, поставила цветы на столе в библиотеке и застыла на месте, не зная, что делать дальше. Может, ей следует сесть за рояль? Она всегда находила утешение в музыке.
Уладить все дела, сказала она. Но как их уладишь, если Том замкнулся в себе, Тимми испуган, а фирма, от которой зависит их благосостояние, судя по всему, разваливается?
Какой-то очередной посетитель звонил в переднюю дверь. Если бы Граф был жив, он услышал бы шаги задолго до того, как человек подошел бы к двери. Его маленькое тельце задрожало бы от возбуждения, он залился бы лаем и завилял своим лохматым хвостом. Лаура пошла открывать дверь.
— Привет, — сказал Ральф. — Вы мне не позвонили, и я решил не ждать вашего звонка. — Он посмотрел на нее с полупечальной-полунасмешливой улыбкой. — Вы обещали обратиться ко мне за помощью. Только не говорите, что помощь вам не нужна, я все равно не поверю.
— Ладно, не буду. Проходите сюда, садитесь. Здесь прохладно.
Она испытывала странное смущение. Он был такой солнечный со своими волосами цвета меди, освещенными солнцем, и милой улыбкой. Слишком солнечный, слишком живой и непринужденный для того, чтобы окунуться в невеселые проблемы их дома. Ей не хотелось говорить о них, и она прямо об этом сказала.
— На данный момент проблемы кажутся неразрешимыми, а поэтому не стоит портить летний день их обсуждением. Лучше расскажите, как продвигается ваша кампания.
— Кампания проходит
— Кроме смерти.
— И даже эта проблема разрешима. Вы решаете ее, принимая смерть, свою ли собственную или кого-то другого.
Она повернула голову, и взгляд ее упал на фотографию Бэда в кожаной рамке. Он сидел в кресле в стиле королевы Анны и выглядел очень представительно. «Куда ни кинешь взгляд в этом доме, повсюду он натыкается на лица умерших членов семьи», — подумала Лаура и у нее непроизвольно вырвалось:
— Это может лишить тебя иллюзий.
— Да.
Односложный ответ прозвучал серьезно и печально, и Лауре стало ясно, что Маккензи понял, какой смысл вложила она в свое высказывание.
— Нет никого, кто взял бы на себя ответственность за дела нашей фирмы, — снова заговорила она. — Клан, — Лаура с трудом выговорила это слово, — клан забрал Бэда и Питта, так что никого не осталось.
— Может, ее можно продать.
— Может быть… О, — воскликнула она, — знаете, чем я совсем недавно занималась? Я раскрутила глобус, закрыла глаза и ткнула в глобус пальцем. Я сказала себе: мы — я и мальчики, уедем в то место, на которое попадет мой палец, — и, скорчив гримаску, объяснила, что этим местом оказалась Патагония.
— Что ж, места там предостаточно. Пустыня и камни, ветер и полынь.
— Вы говорите так, будто вы там были.
— А я и был. Мне было любопытно, и я решил поехать и посмотреть.
— У меня был знакомый, который обладал любопытством того же рода. Он поехал в Индию, потом в Непал и Тибет. Это было много лет назад, когда туда редко кто ездил.
Она замолчала, слегка нахмурившись. Ей пришло в голову, что в одном из разговоров с Ральфом она уже упоминала Френсиса, но она не была уверена в этом до конца. Между двумя этими мужчинами было много общего.
— Значит, вы не поедете в Патагонию.
— Нет. Скорее всего я вообще никуда не поеду. Просто все это, — она широко повела рукой, — обман Бэда, публичный позор…
— Это не ваш позор, — быстро перебил ее Ральф.
— И все равно даже Тимми его чувствует. Я знаю. И он выглядит таким нездоровым и слабым. — Нежелание говорить о своих тревогах отступило, и слова полились потоком. — Он очень тяжело перенес похороны — такое большое эмоциональное напряжение и духота в церкви да еще эта дикая жара. Сегодня утром я отправила его на весь день к другу, который сломал ногу. Так я, по крайней мере, буду уверена, что он будет вести себя спокойно. Но я никогда не знаю, что еще может случиться.
— Я понимаю. Я ведь пережил все это вместе с Кроуфильдами. У них все так вот и шло вплоть до смерти Питера, — мягко проговорил Ральф, глядя Лауре прямо в лицо.
Не отводя взгляда, она очень тихо сказала:
— Я часто думаю о Питере. Вы знали его. Каким он был? Маргарет сказала…
— Маргарет сказала вам правду. Он был спокойным вдумчивым мальчиком и, став постарше, нисколько не изменился. Во многом он был таким, каким вы описываете Тимми.
— Они и внешне похожи.