Разбойник Чуркин. Том 2. В Сибири

Пастухов Николай

– С добрым человеком почему и не поцеловаться, – усаживая за стол разбойника, бормотал мужичок. – Садись, сват, поближе к нам, да угощай гостя, он к тебе впервые, кажись, пожаловал.

– Спасибо ему, сколько раз звал, насилу-то удостоил, – сказал хозяин дома.

– Не приходилось, да я и не люблю надоедать, – ответил разбойник, разглаживая руками на голове волосы.

Жена кузнеца поставила на стол две бутылки водки, настоенной какими-то травами, и поклонилась гостю.

– Вот, Наум Куприяныч, старуха моя, – отрекомендовал её кузнец.

Чуркин

кивнул ей слегка головою. Кузнец налил по небольшому стаканчику спиртуозной настойки, чокнулся с собеседниками, и они выпили.

Осип всё время сидел у двери на лавке, опустив голову, и о чем-то размышлял; кузнец не забыл и его, подозвал к столу, налил ему стаканчик и сказал:

– Выпей, брат, да не обессудь.

– Я не пью, – ответил каторжник, поглядывая на своего атамана.

– Чего упираешься, пропусти, авось, не захмелеешь, – ввернул староста.

– Не хочу, – буркнул тот и пошёл было от стола.

– Пей, когда угощают, – произнёс Чуркин.

– Ну, за ваше здоровье, – подняв стакан и, поднося, его к губам, протянул каторжник и выпил.

– Валяй другую, – предложил кузнец.

– Нет, будет.

– За здоровье жениха и невесты, – сади!

– Благодарствую, – упирался Осип и отошёл на своё место.

– А где же твой жених? – спросил разбойник.

– У невесты в гостях сидит.

– Жаль, что я его не увижу.

– Что ж, поздравить ты его хотел, так успеешь, на свадьбе, небось, не откажешься побывать?

– Поздравить я его успею, попенять ему об одном хотел, затем и пришёл.

Осип глядел на него исподлобья и думал: «Охота атаману бобы-то с ними разводить, приказал бы мне, я знал бы, как ему попенять».

– В чем такое? али он чем проштрафился против тебя, Наум Куприяныч? – наливая стаканчики, полюбопытствовал кузнец.

– Нет, хозяйку моего дома он обижает, напраслину на неё взводит.

– Вот тебе и раз, да в чем такое? Говори, я ему потачки не дам.

– Приказчика, гостя моего, впутал; за такие разговоры и в волостную потянут, – вот что, сердито сказал разбойник и покосился на кузнеца.

Староста облокотился руками на стол и молчал:

– Да что такое? Говори толком! стукнув кулаком об стол, крикнул кузнец.

– Спроси у своего свата, он доскажет за меня.

– Сват, а, сват, что ж молчишь? – толкая старосту, горячился кузнец.

– Нечего и говорить: сболтнул парень зря, вот и всё тут, – сказал тот.

– Не зря, а с умыслом сделал, вся деревня об том говорит, – добавил Чуркин.

– Я-то ничего не слыхал и не знаю. Ты, Наум Куприяныч, начал, так и договаривай.

– Слушай, я всё скажу: у меня в гостях был приказчик с завода, а твой сын, черт его знает с чего-то, рассказывает по всей деревне, что Степанида-то приходила к моей хозяйке дома и там с приказчиком целовалась.

– Ну, знаю, он и сам мне о том говорил, а я ему сказал: «важное, мол, дело! Поцеловалась, и ладно; губы-то небось у ней не отвалились». Охота тебе, Наум Куприяныч, в бабье дело

входить! Давай-ка-сь, пропустим ещё по одной, да о другом о чем-нибудь покалякаем.

Староста поднял голову, взял за руку Чуркина и промолвил:

– Не такая моя дочка, чтобы стала с кем целоваться; в законе Божьем воспитана. На смех кто-нибудь сказал жениху, а он поверил, и вышел дурак.

– Не в том дело, он всей деревне о том рассказал, – проворчал разбойник.

В этот момент в избу вошёл, сын кузнеца; он молча разделся, одёрнул рубашку, взглянул на Осипа и, заметив за столом Чуркина, поклонился ему; тот не удостоил его ответом, а только злобно окинул взглядом его фигуру и опустил глаза.

– Ты что там, парень, на свою невесту напраслину выдумываешь, говоришь по деревне, что она с приказчиком у тётки Акулины к избе целовалась? – сурово обратился к нему отец.

– Да, батька, я сам это видел, всегда буду говорить правду.

– Ты, знать, очумел, голубчик!

– Очумел, так очумел, – это дело моё.

– Я вижу, ты палки давно не пробовал, так она, пожалуй, походит по твоим плечам, – вставая из-за стола, сказал кузнец.

– За такие дела и следует: не рассказывай, чего не было, – подзадоривал старика Чуркин.

В разговор вмешалась старуха, начала защищать своего сына, с ней сцепился кузнец и в конце концов схватил со стены висевший на гвоздике кнут и кинулся на сына, а тот дал тягу из избы. Собеседники и Осип сгруппировались посредине избы; старуха взвыла голосом; кузнец рассвирепел, начал её бранить за потачку сыну, и через четверть часа гости удалились из избы.

– Ловкую ты штуку подвёл, атаман, – сказал Осип, возвращаясь восвояси.

– Жаль, что жених увернулся из-под кнута; придержать бы тебе его.

– Не догадался, атаман; кнутом его не проймёшь, а ты прикажи, я с ним расправлюсь по-свойски.

– Погоди, понадобится, тогда скажу.

– И озорник же он, как видно!

– По делу-то он прав, я знаю, до кого ни доведись, зло возьмёт! Поцелуйся моя Ирина с кем-нибудь, ну, и капут ей сейчас.

– Ты – дело другое.

– Да, а этот сосуля невесту не по себе выбрал, вот что, не ему бы ею владеть.

– Ты, ведь, сам говорил, что ни ему, ни приказчику она не достанется?

– Оно так и сбудется, а теперь так, к слову говорю, что она ему не пара, – входя в ворота своего дома, заключил Чуркин.

– Куда же ты, атаман? – спросил Осип, заметив, что тот направился мимо крыльца избы.

– К хозяйке на минуточку; надо же её успокоить и рассказать о том, чем кончилось моё посещение кузнеца, – сказал он. – Ирине скажи, что сейчас возвращусь.

На другой день неизвестно от кого деревенские обыватели узнали, что в доме кузнеца был Наум Куприяныч, и о том, что произошло от его посещения; языки прибавляли о взбучке отцом жениха за распространение нелепых слухов последним о своей невесте. Вести эти дошли и до Степаниды, которая выслушала их и сказала: «по делом ему, озорнику!