Разлюбил – будешь наказан!
Шрифт:
– А что ты морды такие корчишь!
– А что ты орешь сразу! Не надо на мне зло срывать! – Я заправляю в машинку чистый лист. – У меня своих проблем полно.
– Как ты со мной разговариваешь! – В меня полетела тарелка с супом.
Мама бросилась в атаку. Майка на мне треснула по шву. Я успела закрыться в ванной.
– Выходи! Открой сейчас же, хамка! – ругалась мама, бедная моя.
Сначала она стучала в дверь ногами. Долго, настойчиво, с комментариями. Потом затихла. А вдруг бабахнуло чем-то тяжелым. Нет, не молоток. Неужели топор? Крючок не выдержит. Беседовать не хочется. Я открыла маленькое окно,
Бабуля услышала шум и высунула нос из своего блиндажа.
– Тихо, – я ей пальцем показала, прихватила мелочь у зеркала и убежала.
Сама не знаю зачем, но бегу через луг, по тропинке, мимо коров с крутыми широкими задницами, мимо прудика с гусями и тритонами, мимо брошенного ржавого трактора, через поле – желтое, волнистое, как море… Бегу на дачу, к другу папеньке.
Ну… дача, не дача… Мама называет это притоном. Среди бурьяна и одичавшей малины, среди низких кривоногих яблонь стоит маленький замок людоеда из старого кирпича. Там сыро и холодно даже в жару. В каждом углу склад боеприпасов. Как немой упрек мотается старая люстра из нашего дома. Заезженный диван прикрыт старушечьим одеяльцем. Кот срамотной, камышовый, случайно забежал, да так и остался. Иногда женщины, в основном тоже срамотные, случайно забегают и остаются. Похаживают местные неформалы. Любят поболтать о возрождении русской духовности. Поэтому меня сюда не пускают и не зовут.
Сегодня, как назло, у отца тоже гости. В кресле уснул один, я его уже видела раньше, так… фрагментарный собутыльник. В прошлом этот парень орошал поля на кукурузнике. Всем говорил: я летчик. Я видела его неделю назад у соседки. Копал огород за бутылку.
– Соня! – испугался папа. – А я вот, видишь, работаю…
На столе лаконичный мужской натюрморт: чугунная сковородка с жареной картошкой, полбанки прокисшего молока, засохший хлеб, соленые огурцы, кусок сала и мутненькая бутылочка, конечно.
– Работаю, – отец наигранно улыбнулся, – рубрику себе пробил. «Люди-трансформеры». Сейчас модно все такое… Секешь фишку? Мой первый герой. Летчик. «С небес на землю» назовем.
Герой проснулся, отрапортовал:
– Лучшие люди нации служат в авиации!
– Ну, рассказывай, что у тебя случилось, – отец имел в виду: «давай по-быстрому говори и вжваривай».
– Мама бегала за мной с кувалдой, – я надеялась, это для него будет сенсацией.
– С кувалдой… – он совсем не удивился, – подумаешь, с кувалдой… За мной она с ножом бегала, с монтировкой, с лопатой бегала…
– Мне негде жить! – говорю. – Мне что, снимать квартиру?
– Оставайся … – предложил отец, зная, что я не останусь.
– Пап, у меня премия намечается. Тут врач один есть… в редакции некоторые уже обращались…
– Спасибо, какая ты умная, Соня! Вся в мать. Купи себе мороженое на свою премию и давай, – он закурил и отмахнулся, – не назидай.
Завоняло дешевыми сигаретами. А ведь еще два года назад он курил нормальные. Тогда-то я и начала подтыривать у него из пачки, по одной. А потом вдруг моего отца все достало.
В газете сняли бывшего редактора. Он был традиционным партийным чиновником. Все журналисты сдали партбилеты и что-то обсуждали горячо по
Когда новый редактор был сотрудником отдела писем, все втихую тыкали на него пальцем: «кагэбэшник, стукач». И тем не менее дружно, хором назначили его редактором. Потому что знали, наша администрация всегда ему отстегнет, а с моим отцом придется бегать, искать рекламу, трепать нервы, собирать тираж – крутиться. На том и кончилась демократия в этой маленькой газетенке. Там и сейчас все те же сводки с полей и все те же казенные рожи на фотографиях. А мой отец ушел. Теперь я знаю – ему чего-то не хватало.
– Я на истребителях летал, – похвалился авиатор, – вот так вот.
Парень расставил ноги, откинулся на спинку стула, поставил руки на штурвал и загудел:
– У-у-у-у-у-у-у…
– Папа! – Я еще улыбалась, но уже начала беситься. – Я все придумала. Будем с тобой газету выпускать. Свою. Займем денег и попрем!
– Газету! – Он нервно посмотрел на бутылку. – Вот он – юношеский максимализм… Как у тебя все просто!
– А у тебя всегда все сложно. Всю жизнь у тебя все сложно!.. И всегда у тебя…
– Соня! Хватит! Несешь с броневичка, – папаня отмахнулся от меня вялым жестом. – Газету…
– Папа! Ты что, не хочешь задвинуть всех этих пеньков из редакции? Мы ничего не теряем! Даже если прогорим!
Летчик заходил на посадку и стал гудеть еще громче. Им не терпелось. Отец не выдержал:
– Ну, все, Соня. Иди в кино!
– Сколько можно сидеть тут? – Я на него закричала. – В этом склепе?! Ты же не настоящий алкоголик!
– Так! – Он скомкал сигарету в тяжелой мраморной пепельнице, раньше она дома стояла. – Иди отсюда! Писака хренова! Поторчишь еще в этой редакции, тогда поймешь. И замуж еще потом выскочишь за алкоголика!
Он полез в банку за огурцом, а у него рука широкая, не пролезает… Я помню, он всегда маму или меня просил. И у меня даже было движение к столу подойти, достать ему этот сраный огурец…
– У-у-у-у-у-у-у-у, – летчик из последних сил старался дотянуть до своих.
Я не поняла тогда, что люди давно в процессе. Обиделась, закричала:
– У меня будет муж пре-крас-ный! И тебя, с твоей черной рожей, на моей свадьбе не будет!
И бегом! Опять через поле, через луг… Куда? Сижу на бревне, под ракитовым кусточком. Курю и смотрю в поле, на горизонт, на небо, на облака… Сейчас бы обняла своего Антона, да ручки не дотянутся.
Меня спасла Алла Пугачева. Как же она вовремя приехала! Страхов привез билеты на концерт. Мама обрадовалась, платье гладить побежала. А я в комнате закрылась. «Мне переодеться», – говорю, а сама письмо свеженькое открываю: «Софка! Плевать на все! Главное, что ты у меня есть, главное, что ты про меня помнишь. Значит, мы вместе».
28. Осторожно – яд!
Ох, как меня мучает совесть! Пока я тут с вами свое несчастное детство вспоминаю, муж мой пашет как лошадь. С утра уже успел в аэропорт съездить, встретил итальянцев, Тони с командой. Тигру сегодня некогда, он везет делегацию в поле, испытывать итальянские культиваторы на кубанских колхозниках. Вот он – заскочил на минутку, переодеться.