Разные оттенки смерти

Пенни Луиза

– Я это запомню, merci.

Гамаш улыбнулся, провожая взглядом Маруа, который пошел следом за Кастонге вверх по холму.

– «Нет, камнем, палкою сердца не разбивают».

Гамаш повернулся на голос. На скамье, спиной к нему, сидела Рут.

– «Невидимую глазу плеть я знаю» [68] .

Гамаш сел рядом с ней.

– Эмили Дикинсон, – сказала Рут, глядя перед собой.

– Арман Гамаш, – откликнулся старший инспектор.

– Я говорю не о себе,

идиот. Об авторе стихотворения.

68

Перевод Б. Львова.

Она посмотрела на него рассерженным взглядом, но увидела, что Гамаш улыбается, и громко расхохоталась.

– «Нет, камнем, палкою сердца не разбивают», – повторил Гамаш.

Это было знакомо. Напомнило ему чьи-то недавно сказанные слова.

– Сегодня тут слишком много движения, – сказала Рут. – Слишком много шума. Отпугивает птиц.

И вокруг в самом деле не было ни одной птицы, словно в подтверждение слов Рут. Хотя Гамаш знал, что думает она не обо всех птицах, а об одной.

О Розе, о своей утке, которая улетела прошлой осенью и не вернулась с остальными.

Но Рут не оставила надежды.

Гамаш, сидевший молча на скамье, вспомнил, почему строки из стихотворения Дикинсон были такими знакомыми. Открыв книгу, которую он все еще держал в руках, он нашел слова, выделенные убитой женщиной.

«Разбиваются сердца. Умирает любовь».

Потом он увидел, что кто-то наблюдает за ними из бистро. Оливье.

– Как он поживает? – спросил Гамаш, почти незаметно поведя рукой в сторону бистро.

– Кто?

– Оливье.

– Не знаю. И какая мне разница?

Гамаш немного помолчал.

– Насколько я помню, он ваш хороший друг.

Рут не ответила, сидела с бесстрастным лицом.

– Люди совершают ошибки, – сказал Гамаш. – Вы же знаете, он хороший человек. И я знаю, он вас любит.

Рут произвела неприличный звук:

– Слушайте, все, чем он дорожит, – это деньги. Не я, не Клара, не Питер. Даже не Габри по большому счету. Он нас всех готов продать за несколько баксов. Уж вы-то это знаете лучше кого бы то ни было.

– Я скажу вам, что я знаю, – сказал Гамаш. – Я знаю, что он совершил ошибку. И что он сожалеет. И пытается загладить вину.

– Но не перед вами. Он на вас даже смотреть не может.

– А вы бы смогли? Если бы я арестовал вас за преступление, которого вы не совершали, вы бы меня простили?

– Оливье лгал нам. Он лгал мне.

– Все лгут. Все что-то скрывают. То, что скрывал он, было достойно порицания, но я видел вещи и похуже. Гораздо хуже.

И без того тонкие губы Рут теперь и вовсе исчезли.

– Я вам скажу, кто лгал, – сказала она. – Тот человек, с которым вы сейчас говорили.

– Франсуа Маруа?

– Не знаю, как зовут этого хрена, – ответила она. – Сколько их было, с кем вы говорили?

Как бы его ни звали, он вам лгал.

– Это почему?

– Тот молодой не всю выпивку заказывал. Перед этим заказывал ваш собеседник, того молодого еще и в помине не было, а когда он появился, старик был уже пьян.

– Вы уверены?

– У меня на пьянство нюх, а выпивку мимо моего глаза незаметно не пронесешь.

– И солгать при вас тоже не получается.

На лице Рут появилась улыбка, удивившая даже ее саму.

Гамаш поднялся, бросил взгляд на Оливье, потом слегка поклонился Рут и прошептал так, чтобы было слышно только ей:

Ты лежишь на смертном ложе,Час тебе осталось жить.Так кого все эти годыТы надеялась простить?

– Хватит, – оборвала она его, поднеся костлявую руку к его лицу. Не прикасаясь к нему, но достаточно близко, чтобы остановить слова. – Я знаю, как оно кончается. И мне занятно, знаете ли вы ответ. – Она впилась в него взглядом. – «Так кого все эти годы ты надеялся простить», старший инспектор?

Он выпрямился и пошел прочь – к мосту через Белла-Беллу, забывшись в своих мыслях.

– Шеф.

Гамаш повернулся и увидел инспектора Бовуара, который широким шагом шел к нему из оперативного штаба.

Он знал это выражение на лице Жана Ги: тот нес ему новости.

Глава двадцать первая

Клара Морроу очень хотела остаться одной. Но вместо этого она оказалась в кухне вместе с Дени Фортеном. У того был более моложавый вид, чем всегда. Более покаянный.

– Кофе? – спросила она, недоумевая, зачем она это делает.

Ей хотелось только одного: чтобы Фортен поскорее ушел.

– Нет, merci, – улыбнулся он. – Не хочу доставлять вам беспокойство.

«Уже доставляешь», – подумала Клара, понимая, что это негостеприимно. Ведь она сама открыла ему дверь. Она начинала ненавидеть двери. Открытые или закрытые.

Если бы кто-то год назад сказал ей, что она будет с нетерпением ждать, когда этот владелец престижной галереи уйдет из ее дома, она бы ни за что не поверила. Напротив, все усилия любого известного ей художника, включая и Питера, имели целью завоевать внимание Фортена.

Но сейчас она думала только о том, как бы поскорее избавиться от него.

– Я полагаю, вы знаете, почему я здесь, – с ухмылкой сказал Фортен. – Вообще-то, я надеялся поговорить с вами обоими – с вами и Питером. Он дома?

– Его нет дома. Может, зайдете, когда он вернется?

– Не хочу тратить ваше время, – сказал он, вставая. – Я понимаю, наше знакомство было таким, что и врагу не пожелаешь. И все по моей вине. Жаль, что я не могу начать все снова. Я вел себя ужасно, ужасно глупо.