Разомкнутый круг
Шрифт:
«Так я и думал! – расстроился Владимир Платонович. – Внука, конечно, Акимом назвали. В честь покойного деда по отцу. Тоже мне – дочь!..
Слова этому супостату поперек не скажет. Могла бы настоять, чтоб мальчишку Владимиром назвали или хотя бы Платоном… – Больше на Мари он не злился. – Интересно даже взглянуть на наследника», – рассуждал Ромашов и отправил в столицу поздравление на имя Рубановых, а сам составил завещание, по которому все свое движимое и недвижимое имущество в случае смерти передавал внуку, Акиму Максимовичу
Через год послал дочери письмо, в котором прописал, что простил ее, и просил приехать погостить в Ромашовку. Вместе с наследником, разумеется.
Мари отписала, что непременно навестит отца, но только по прошествии года сдержала обещание.
В начале лета 1819 года старший ротмистр Рубанов взял отпуск и отбыл на родину. Настроение у Максима было прекрасное – в конце марта он стал старшим ротмистром, и жена снова ждала ребенка.
Проезжая губернский город, старший ротмистр лейб-гвардии Конного полка нанес визит губернатору, коим был с почетом принят.
Генерал-губернатор в свои сорок шесть лет уже четыре года нес тяготы новой должности, в результате чего у него появился солидный живот и строго нахмуренные брови.
Рубанов ему понравился, и вечер они провели в милой светской беседе. Губернатор угощал гостя шампанским, а столичный визитер его – свежими сплетнями.
Они остались довольны друг другом, и Максим получил приглашение бывать у губернатора по-простому, когда к тому случится оказия.
Владимир Платонович, увидев внука и взяв его на руки, прослезился и устроил дочери и зятю грандиозную встречу. Еще более грандиозную встречу устроил на следующий день барину Изот.
– Батюш-ш-шка вы наш! – шипел он, обнимая Максима.
– …И благодетель!.. – поддержал его присутствующий тут же подрядчик.
К удивлению Рубанова, староста, архитектор и подрядчик стали закадычными друзьями.
– Церковь почти готова, осталось лишь внутри расписать и колокола навесить… – докладывал староста своему господину. – Колокола уже отлили, вскоре привезут, а для росписи стен и потолка нашел чудного старца-изографа. Не церковь будет, а картинка.
– За дом, господа строители, и не принимались! – сделал Максим замечание присутствующим.
– Дом в один момент поставим, – заверил его староста, – а вот завтра глянешь, какую церкву возвели.
Постепенно и незаметно для себя Изот сделался истовым сторонником православного храма. Хозяйством он занимался ответственно, как и раньше, но уже без любви. Зато при виде церкви душа его замирала от радости, и он все силы и энергию отдавал на строительство храма, а особенно колокольни, как догадался на следующий день Максим.
Если церковь строилась в память Рубановых, то колокольню Изот воздвигал в честь своего погибшего внука Кешки.
За отливкой колоколов ездил следить лично, и между делом из меди ему отлили здоровенного петуха, в несколько раз превышающего размеры того,
Но водрузить на колокольню рыжего пернатого староста не решился и прилепил его на крыше своего дома, потому как господского пока еще не существовало.
– А вот и изограф! – подвел к Максиму огромного бородатого мужичищу с тонкими женскими пальцами и то ли дурным, то ли безумным блеском в глазах.
«Ничего себе старец! – изумился Максим. – Такой, пожалуй, сумеет и конногвардейца завалить!.. Похоже, нашел его не столько церковь расписывать, сколько свой дом», – закралось подозрение в душу старшего ротмистра.
– Вот и напиши мне икону! – с сомнением разглядывая изографа, велел ему Рубанов. – Припасы все для этого имеются?
– Все есть! – зарокотал тот и принес откуда-то небольшую дощечку в ручную пядь величиной. – Грунт я кладу крепкий, – на совесть грунтовал дощечку. – Напишу я на ней лик Владычицы… Встарь перед большой работой постились и ежечасно молились, выспрашивая у Господа духовную силу, художественный разум и божественное вдохновение…
Сейчас и я пощусь, пытаясь найти в себе дивную и таинственную силу, имя коей – созидание!
Рубанов и староста оставили художника одного.
Через несколько дней он преподнес Максиму лик Богородицы, обликом своим напоминающий его мать.
Икона просто потрясла Максима, и он согласился с выбором Изота, заказав изографу расписывать церковь.
– С иконы лик перенеси на стену! – велел живописцу.
«Икону после заберу», – решил он, приказав кроме Божьей Матушки написать на стенах Николая Угодника, Рождество Иоанна Предтечи, Спасово Пречистое Рождество…
– Это непременно! А в остальном, что подскажет вдохновение художника, – распоряжался Рубанов, наслаждаясь гулким эхом внутри храма.
Артельщики доканчивали третий, последний, купол.
– Купола покроете позолотой, – велел старшине артели. – Отыщи для этого знатных мастеровых.
50
В конце сентября Мари родила мертвого ребенка – девочку. Роды были тяжелыми, и едва удалось сохранить жизнь матери. Доктора объявили, что детей она более иметь не сможет.
По времени это совпало с освящением церкви и переносом праха родителей Максима в церковный склеп.
Там похоронил он и свою дочь.
Через две недели Рубанов собрался в Петербург.
Жена поправлялась, и за ее здоровье он больше не волновался. Мари и сына Максим оставлял в Ромашовке.
За два дня до отъезда вечером вся строительная верхушка собралась у старосты, и Максим накачивал их насчет строительства дома.
– Черт знает что получается – приехать некуда! – опрокидывал в себя рюмку за рюмкой.
Когда прощались, Изот, чтоб утешить барина, рвался подарить ему самое дорогое и светлое – своего медного петуха.