Развод в 50. Муж полюбил другую
Шрифт:
— Хорошо, — Мурад не спорит, видимо, понимая, что мне нужно это сделать. — Но ты уверена, что справишься сама? Может, тебе помочь?
— Я тридцать лет справлялась сама, — отвечаю ровным голосом, не поднимая глаз. — И продолжу это делать.
Мурад молча наблюдает, как я складываю одежду мужчины, которого любила всю свою взрослую жизнь. Его взгляд чувствую спиной — тяжелый, обеспокоенный.
Звук телефона разбивает напряженную тишину. Мурад достает мобильный из кармана.
— Это отец, — говорит
— Скажи ему про вещи, — отвечаю, не поворачиваясь. — Пусть заберет их до вечера или я выкину.
Мурад вздыхает и выходит из комнаты, говоря что-то в телефон. А я продолжаю методично опустошать гардероб.
Под стопкой свитеров нахожу шкатулку — черную, лакированную, с серебряной гравировкой. Я подарила ее Рамазану на пятнадцатую годовщину свадьбы. В ней он хранил запонки и часы. Открываю ее и замираю. На бархатной подушечке лежат ключи от дома — те самые, которые он уже не сможет использовать, потому что я сменила замки.
Смотрю на них долго, не в силах оторваться. Маленькие металлические предметы, которые символизируют все, что мы потеряли.
Захлопываю крышку и кладу шкатулку в чемодан. Пусть забирает все. Каждую мелочь. Ничего его в моем доме не останется.
Когда заканчиваю с гардеробной, перехожу к ванной комнате. Собираю бритвенные принадлежности, лосьоны, шампуни. Его запах, въевшийся в эти предметы, бьет в ноздри, заставляя сердце сжиматься. Но я продолжаю работать, не позволяя себе остановиться.
В ящике тумбочки нахожу какие-то документы. Все складываю в отдельную папку.
Глаз цепляется за черно-белую фотографию в серебряной рамке. Он всегда держал ее здесь, говорил, что это его талисман.
На фотографии мы такие молодые, счастливые. Я в белом платье, с робкой улыбкой. Он в строгом костюме, с гордым, почти надменным выражением лица. Но глаза… глаза выдают его — в них столько надежды, столько любви.
Переворачиваю фотографию лицом вниз и кладу в папку. Пусть забирает и это тоже.
Через два часа в прихожей стоят три больших чемодана и несколько коробок с вещами Рамазана. Вся его жизнь в моем доме упакована и готова к отправке. Задача выполнена, но легче не становится. Внутри пустота, словно вместе с его вещами я упаковала и часть собственной души.
— Мама, ты… ты все собрала, — Мурад спускается по лестнице, глядя на горы багажа.
— Да, — киваю, оглядывая результат своей работы. — Все, что было его.
— Отец сказал, что заедет, — говорит Мурад осторожно. — Через час.
Знаю, что должна уйти, скрыться в своей комнате, не видеть его. Но что-то удерживает меня, заставляет ждать.
— Я пойду приготовлю чай, — говорю, направляясь на кухню. — А ты присмотри, чтобы младшие не устроили сцену, когда он приедет.
На кухне кипячу чайник, достаю
Не замечаю как руки сами начинают готовить, перемешиваю все ингредиенты, вмешиваю в тесто нарезанные дольками яблоки…
Пирог в духовке, а я вытираю руки о полотенце. Стою и смотрю в одну точку.
И только сейчас осознаю, что это любимый пирог Рамазана с корицей и яблоками.
Я вздрагиваю от звонка в дверь, расплескивая чай. Вытираю пролитое и выпрямляю спину. Только спокойствие. Только достоинство.
Слышу голоса в прихожей. Мурад и Рамазан. Они говорят негромко, но напряженно. Не могу разобрать слов, да и не хочу.
Через несколько минут шаги направляются в мою сторону. Дверь кухни открывается, и на пороге появляется Рамазан. Он выглядит усталым, под глазами темные круги, но все равно красивый.
Как же несправедлива жизнь — даже сейчас, глядя на него, я чувствую это предательское сжатие в груди.
— Рания, — он произносит мое имя слишком твердо, словно хочет отчитать за проступок. — Мурад сказал, ты собрала мои вещи.
— Да, — нахожу в себе силы, чтобы ответить спокойно, поднимая на него взгляд. — Они в прихожей. Все, что я нашла.
— А можно было не так спонтанно это делать? У меня вообще-то работа, — с каждым новым словом я чувствую как Рамазан все больше показывает свое раздражение, он очень недоволен тем, что его отвлекли.
Глава 13
— А можно было не так спонтанно это делать? У меня вообще-то работа, — с каждым произнесенным словом голос Рамазана становится всё резче, словно натянутая до предела струна.
В полумраке я замираю, вцепившись в столешницу стола. Поздний вечер окутывает дом тишиной, нарушаемой лишь тиканьем напольных часов и тяжелым дыханием человека, которого я когда-то называла своим мужем.
Сердце в груди колотится так бешено, что кажется, он должен слышать этот грохот. Заставляю себя сделать глубокий вдох, потом еще один. Воздух входит в легкие рваными глотками.
Спокойно, Рания. Ты справишься. Он больше не имеет над тобой власти.
Даже сейчас, даже после всего, что произошло, я не могу не отметить, как безупречно он выглядит — высокий, с широкими плечами, неизменно прямой осанкой. Его серый костюм идеально выглажен, каждая складка на месте, словно сошел с обложки журнала. Темные волосы с благородной проседью на висках уложены так, как ему всегда нравилось — строго, но с едва заметной небрежностью. Гладко выбритый подбородок, властная линия губ, которые я целовала тысячи раз, теперь сжаты в тонкую линию.