Развод. Между нами только ненависть

Арская Арина

— А тебе какое дело?

— Ты сына своего пожалей, — с угрозой прищуриваюсь. — Димка ему жизни не даст, а Марк в их разборки не полезет, потому что у него свой взгляд на жизнь. Жесткий. Если Димка задавит твоего сына, то, значит, так тому и быть.

Фая проходит к дивану, садится рядом со мной и заглядывает в лицо:

— Тебе не кажется, что это не твоя забота.

— Если ты планируешь притащить своего сына в дом, где живет мой сын, то это касается и меня, — прищуриваюсь, — а мой сын психованный и агрессивный. Весь в папочку. И не

будет Марк папочкой чужому пацану, даже если и примет.

— Тогда общего рожу, — мило улыбается Фаина и обнажает ровные зубки.

Я аж открываю рот от неожиданности. Я не ждала такого заявления, и оно меня ударило наотмашь сильной и унизительной пощечиной.

Она беременна?

— Какое у тебя сейчас лицо, — самодовольно и жестоко хмыкает Фаина. — Неужели почуяла, что Марк серьезен в намерениях с тобой развестись? — подается в мою сторону. — Запаниковала?

— Это тебе стоит паниковать, — я тоже в ответ щурюсь, — торопишься, ошибаешься, и такую тупость Марк прощал мне. И, кстати, ты и есть результат моей тупости, Фаина.

— Хочешь сказать, поумнела? — усмехается. — Нет, не поумнела, раз явилась ко мне поговорить.

— Он не любит тебя, Фая, — вздыхаю, — и ты это прекрасно сама понимаешь. Ты оказалась в нашем доме не потому, что он жить без тебя не может. Ты его урок для меня. Он тебя использовал, а ты сына притащила. Не будет он такое терпеть. Всю его терпелку сожрала я. Всю. До дна, Фая.

Не моргает и напоминает мне сейчас змею перед прыжком. Укусит или нет? Обнаглеет ли и скажет ли, что у них с Марком любовь любовная?

Нет, не скажет.

Она же не дура. Она даже не может нагло уверить меня в том, что Марк полюбит ее. Отношения у них зиждятся на физике. На сексе.

Фая резко отстраняется от меня и откидывается назад, сердито фыркнув:

— Тебе самой не стремно здесь сидеть? — насмешливо косится. — Это же жалко, Оля. То ты сначала меня кексам учишь, потому что тебе приказали, то теперь…

— Не тебе говорить про стремно, Фаина, — усмехаюсь. — Ты полезла на женатика…

— Не смогла устоять, — смеется, — у меня давно мужика не было, а тут из машины, которую я поцеловала в зад, выходит злющий Марк. Обожаю злых мужиков, — расплывается в хищной улыбке. — Я от одного его взгляда за секунду завелась. Хоть трусы выжимай.

Стискиваю зубы.

— И он тоже завелся от моего томного «простите», — подмигивает. — Сразу поняла, что Марк на голодном пайке. Сколько ты его мурыжила, а?

— Не твое дело?

— Думаю, долго, — хмыкает и вновь подается в мою сторону со зловещим шепотом, — в первый раз со мной он будто бешеный пес был.

— Ты лишь кусок мяса… — цежу сквозь зубы, и меня начинает трясти от ярости.

— Это же надо было довести мужика до такого, — ее улыбка становится шире. — И после такого ты что-то говоришь о любви, Оленька? — ее лицо замирает в нескольких сантиметрах от моего. — Ты? Даже у меня в свое время хватило совести не мучить моего мужа и уйти, когда я его расхотела, а ты?

Ты почему осталась, если он был для тебя омерзителен, как мужчина, Оля?

Глава 53. Павлин

Если меня что и излечит от тупости, то только бескомпромиссная, острая, как мясницкий разделочный нож, и оглушающая, как тяжелый молот, которыми рушат кирпичные стены.

— Почему я не ушла? — усмехаюсь в лицо Фаины.

Очень хочется вскочить и убежать, униженной и оскорбленной, но тогда меня ничего не ждет кроме тупого одиночества, в котором я буду жалеть себя и обвинять всех вокруг.

А я так не хочу.

Я хочу быть взрослой теткой пятидесяти лет.

— Потому что таких мужиков, как Марк не кидают, — отвечаю честно и твердо. — Потому что он исполнял все мои капризы. Потому что я рядом с ним была в шелках, мехах, золоте, платине и бриллиантах. Потому, что он оплачивал все мои хотелки. Потому что я если не знала его ценности, то прекрасно осознавала ценность деньгам, но, как настоящая блондинка, не совсем понимала, откуда они появлялись. Да и зачем разбираться? Не женское это дело.

Фая, кажется, шокирована моей честностью, в которой я признала свою меркантильность и глупость. Мало какая женщина посмеет вот так взять и признать свою неправоту.

Мы же привыкли юлить.

Мы будем перед другими женщинами насмерть отстаивать свои ангельские крылья и нимб, пусть давно подпиливаем рожки, пеньки которых умело прячем под волосами.

— Решила вернуть денежный мешок? — Фаина хмыкает, наконец совладав со своей растерянностью. — так, что ли?

А чего я, действительно, хочу? Какая конечная цель у моей метаморфозы? Вернуть Марка?

А разве это возможно после моих слов о нелюбви к нему? Или после Фаины? После его агрессии? После моих истерик? После унижений в женском клубе? После моих противных выпрашиваний шубок и золота?

Я бы могла сейчас заявить Фаине стервозным тоном, что мне стоит только пальчиком поманить, и Марк побежит ко мне, но я же отказываюсь быть той дурой, которая много хвастается и возвышает себя над Марком.

— Я хочу быть честной в нашем разводе, — пожимаю плечами, — быть честной бывшей женой, честной матерью, и тебе тоже не помешает быть честной, Фая. С самой собой, с Марком, с сыном. Ты, правда, настолько уверена в ваших с Марком отношениях, что готова потащить сына на знакомство с дядькой, который не любит тебя?

Возможно, я сейчас использую запрещенный прием, втягивая в разговор с Фаиной ее сына, но ведь и меня саму тоже отрезвил именно мой ребенок и перспектива потерять его.

Я замечаю, как ресницы Фаины вздрагивают, а левый уголок рта неприязненно дергается.

Затем двери в гостиную распахиваются, и на пороге замирает лохматый и сонный парнишка в одних клетчатых пижамных штанах.

Худой, чернявый и злой.

Думаю, он подслушивал наш разговор. Подростки они такие: везде лезут, все узнают и потом устраивают мамам веселье.