Развод. Между нами только ненависть

Арская Арина

— Уж я-то знаю, Фая. У меня таких куриц было дофига, — подаюсь в ее сторону и широко улыбаюсь, — страдающих мужиков быстро прибирают к рукам. Уж ты-то должна это знать.

— Вот же стерва.

— А я тоже мужа якобы разлюбила, знаешь ли. Так разлюбила, что сижу на разборках с его любовницей, — цежу сквозь зубы. — И, кстати, как удобно для твоего бывшего мужа. Сын тоже свалил. Твой бывший там один, печальный со стихами… — улыбаюсь шире, — и заявится к нему репетиторша внезапно под оправданием, — округляю глаза

и имитирую кокетливый голосок, — ой, а я не знала, что ваш сын улетел…

Фая немного щурится, и я продолжаю рисовать ей яркую картинку:

— А одинокому страдающему мужику тоже хочется физического контакта и не прогонит милую дурочку, у которой случайно расстегнётся рубашечка, — делаю зловещую паузу и рявкаю, — трахнет он ее! Ясно? Как трахнул тебя мой Марк!

А затем я леплю удивленной Фаине злую и ревнивую пощечину, не осознавая своего яростного порыва.

— Шалава! — встаю и шагаю к дверям гостиной.

— Ты обалдела?

— Он ее отымеет, — с угрозой оглядываюсь, — в разных позах, а в перерывах будет читать стихи в липком полумраке.

Глаза Фаи возмущенно вспыхивают. Я ударила верно.

— А потом она от него родит! — полирую свою угрозу. — А он и не против. Сколько можно страдать по губастой стерве? Пошла она в жопу. Ты пошла в жопу, Фая! Вот так все просто у мужиков.

— Вот же гадина…

Я сердито выхожу в прихожую. Зло обуваюсь и ко мне выплывает деловитый Федя.

— Чего тебе? — спрашиваю я.

— Там под окнами черный гелик, — кривит лицо. — И мужик какой-то трется возле. Нервный и очень сомнительный.

Марк, что ли, прикатил? Ему опять настучали на меня? Или к Фаечке приехал на лямур и яростной долбежкой?

— Это же ты по каким признакам определил, что мужик сомнительный? — интересуюсь я.

— Да таких сразу видно, — Федя цыкает. — И раньше таких расстреливали у стены.

Скрывается в своей комнате, громко хлопнув дверью, и выхожу на лестничную площадку. Шагаю к лифту, который непростительно долго ко мне едет, будто поднимается на тысячный этаж. Я начинаю психовать.

Останавливается, двери разъезжаются, и я вижу Марка, который хрипло и в гневе рычит:

— Ты какого черта тут забыла, Оля?

Глава 55. Настоящие

— У меня тоже встречный вопрос, Марк, — цежу я сквозь зубы, — ты тут что забыл? К Фаине притащился на кофеек с моими кексиками?

Рожа у Марка опухла, глаза немного заплыли, а под веками растеклись нехорошие синюшные разводы.

Вместе с ревностью я пугаюсь: ему бы в больницу, но злость перевешивает.

Взвизгиваю, когда Марк делает резкий шаг ко мне, хватает за запястье и рывком увлекает в лифтовую кабину, а после с рыком толкает в угол.

Все-таки сильно у него лицо опухло.

— Я тебя же просил никаких бабских разборок, — цедит он сквозь

зубы. — И ты в это время обычно спишь, Оля.

Отворачивается, нажимает на кнопку первого этажа, и двери лифта закрываются.

— И твоя Фая любит поэтов, если что, — огрызаюсь я и поправляю юбку.

Хотела я сказать ему, что стоило бы показаться травматологу, но заговорила опять о Фаине. Во мне сейчас схлестнулись беспокойство и ревность. Ревность пока побеждает.

— Поэты и интеллигенты, — продолжаю я, — а ты… — хмыкаю, — же просто злой бандит, который трахается, как бешеный пес.

Вскидываю подбородок, когда Марк оглядывается. Сколько в нем сейчас ярости! Я ее даже ощущаю кожей и волосками, который приподнялись на руках как от разряда тока.

—Может, мне отыметь сейчас тебя, чтобы ты уже заткнулась, а?

Я возмущенно распахиваю глаза. От угрозы Марка по груди и животу пробегает дрожь и уходит под резинку трусиков.

— Ты на это напрашиваешься, Оля? — он разворачивается ко мне и подходит вплотную, заглядывая в глаза. — ты будешь орать, а я насиловать? Все как по написанному, Оля, да? Все как ты любишь…

— Не смей, — вот тут мне становится страшно.

— Тебя же возбуждают мужики, которые совершенно не понимают слово нет, — поднимает руку к моей шее и палец за пальцем прижимает к коже. Он обезумел за эту ночь. — Те мужики, которые насилуют рукоятью ножа и душат ремнем при глубоком заглоте. Тебе же такое нравится?

Мягко сдавливает мою шею и с угрозой щурится. Зрачки расширяются. Марк заводится от своих же слов.

— Марк… это же… просто фантазии… — сиплю я жалобно, а у самой низ живота тяжелеет, — просто книги…

— Да неужели? Просто книги? — выдыхает мне в лицо. — Да я бы, — сдавливает мою шею сильнее, — другого мужика понял, Оля.

— Ты бы его убил…

— Вот именно, — рычит мне в губы, перекрывая мне кислород, — расчленил на твоих глазах и закопал.

Я завелась.

Под юбкой пульсирует жар, сердце бешено колотится, а паника обратилась в желание и сладкую слабость.

Я хватаюсь за напряженное предплечье Марка в попытке оторвать от себя его стальную хватку, и приоткрываю рот в тихом сдавленном шепоте:

— Марк… это неправильно… Ты же и сам понимаешь…

Неправильно, жестоко, больно и… чувственно и глубоко, будто мы впервые открылись друг другу.

Он — агрессивный, опасный и злой мужик, который может убить человека и прикопать в лесу, а я — глупая слабая женщина, которая любит лгать, изворачиваться и фантазировать о том, насколько насилие может быть сладким и будоражащим. Во мне много высокомерия и тщеславия.

Я и Марк все эти годы нашего брака любили, но настоящих себя не показывали. Хитрили, обманывали, скрывали наши темные стороны, потому что боялись, что настоящие мы друг с другом не будем.