Развод. Он влюбился
Шрифт:
— Ну, мам, — взмолилась она, — ты должна…
— Кому я должна? — спросила жестче чем могла бы. От моего тона Дашка вздрогнула, как испуганный котенок, — ты предлагаешь мне переступить через себя, простить изменщика и дальше жить как ни в чем не бывало, только потому, что тебе этого хочется? Прости, но нет. Ты уже не малышка и должна понимать, что есть вещи, которые не прощают. Никому.
— Ну вы же семья, — рыдала она, — Вы любите друг друга…
— Увы, эта любовь не выдержала испытания молодой похотливой шмарой.
Которую ты, дочь моя, притащила в наш дом.
Я не сказала этого вслух. Не смогла.
— И что теперь? Ты…ты собираешься развестись?
— Да, — просто ответила я.
— Ну, мам! — истерично воскликнула она, — так нельзя!
Я только покачала головой.
— Даша, нельзя предавать. И себя в том числе. Нельзя прощать, особенно когда не просят прощения. А переворачивать страницу и уходить из того места, где тебя макнули носом в экскременты – можно и нужно. Когда-нибудь ты это поймешь.
— То есть ты отдашь его, да? Позволишь папе уйти к этой стерве?
— Он взрослый мужик, Дашенька. Взрослый, состоявшийся, способный сам решить, когда и с кем снимать свои портки. Он сделал свой выбор, я делаю свой. Будет развод.
— А мне что делать, мам? Что в этой ситуации делать мне? Я вас обоих люблю! Мне теперь разорваться?!
Как же ты безжалостна в своем эгоизме, моя дорогая дочь. Как больно бьешь в измученное сердце и даже не понимаешь этого, не чувствуешь…
— Ты тоже взрослая, — наконец, произнесла я, — и должна решить эту задачу сама, без чьих-либо подсказок. Ты совершеннолетняя, поэтому никто не заставит тебя принимать чью-либо сторону. Ваши отношения с отцом – это ваше дело. Не мое.
— Да как ты не понимаешь! Я хочу, чтобы вы были вместе! Как раньше! — она сорвалась на крик.
— Как раньше не будет, — твердо сказала я, — и спасибо за блины…но я не голодна.
С этими словами я взяла из ящика рулон мусорных пакетов и вышла из дома.
Боже, кто бы знал, как я любила свой дом раньше и каким холодным и неуютным он казался мне сейчас. Грязным, испохабленным! Будто на каждой стене, на каждой поверхности отпечатались чужие сальные пальцы.
На крыльце гостевого я остановилась, пытаясь набраться решимости и пересилить саму себя. Хотелось развернуться и убежать, зажмуриться чтобы никогда этого не видеть, стереть себя память…
— Тряпка, — прорычала я и пинком открыла дверь.
В маленькой гостиной царил полнейший беспорядок, словно тут порезвилось стадо свиней. От вида смятого покрывала на том самом месте, где Алексей зажимал Марину, меня замутило. Как и от чужих трусов, оставленных на подлокотнике.
Эта сука так торопилась за моим мужем, что ускакала прямо без них.
На столе, в тарелке стояли остатки позавчерашнего шашлыка и копчёной рыбы, надкусанные фрукты, над которыми вилась мошкара, в кружке – забродивший, покрывшийся пленкой чай.
И воздух такой…едкий, сладковато-тошнотворный. Наполненный чужими духами, запахом похоти, гниющих остатков еды.
Сейчас точно вырвет.
Я распахнула все окна, пытаясь запустить кислород в оскверненное жилище, и принялась за уборку. Один пакет использовала, как
Туда же отправился завонявший шашлык и персиковые огрызки. Остатки пиццы на масляном листе бумаги, уставший салат и чай. И компот. И рыбу. А сверху солнцезащитный крем, которым так щедро сдабривала свою жопу дорогая наша гостья.
Содержимое мусорного ведра? Туда же!
Что еще?
Я сходила в ванную и одним движением смела с полок все банки, склянки, предметы личной гигиены. Большую бутылку шампуня открыла, сдавила и небрежно бросила сверху.
Все добро поместилось в два здоровенных пакета. Я плотно завязала каждый их них, потому что воняло настолько отвратительно, что не знаю, как сдержала рвотный порывы, пока тащила это все к мусорным бакам у въезда во двор. Бросила мешки на солнцепёке, чтобы уж наверняка дошло до кондиции, и пошла обратно, намереваясь продолжить в том же духе.
Сжечь бы весь этот рассадник похоти и заразы, да я слишком расчётлива и прагматична для этого. Нам еще имущество делить…
Я вытаскивала все, на чем мне хотя бы чудился отпечаток присутствия Марины. Даже надувной матрас, по которому она елозила своими гадкими стрингами, проколола с диким удовольствием и топтала ногами, пока не вышел весь воздух.
Гора барахла у мусорных баков неотвратимо росла, а я, наоборот, все сильнее входила в раж. Оттащила туда и плетеный шезлонг, и лавку, на которой сидела эта прошмандовка.
Кто-то скажет, что я тронулась умом, но мне это было необходимо. Я громила ни в чем не повинные вещи и чувствовала себя лучше. Злость, которую я старательное в себе распаляла действовала как защитная броня. Сквозь нее не могли пробиться ни боль, ни сожаления. Никаких дебильных мыслей из разряда: а что, если Даша права, и надо простить.
Ну, уж не-е-ет. Я купалась в этой злости, молилась на нее, упивалась каждым витком бешенства. Наслаждалась ненавистью.
После гостевого дома, бассейна и зоны барбекю пришел черед главного дома. Нашей спальни. Того храма любви, в котором еще недавно я была главной и единственной жрицей.
Теперь это была просто комната, в которой слишком сильно воняло предателем. Все его вещи тоже отправились в мусорные пакеты, как и обувь, одеколоны и все остальное. Пусть скажет спасибо, что обошлось без тухлой рыбы.
День прошел как в тумане. Я крутилась, как белка в колесе, не позволяя себя лишний раз остановиться и подумать. К черту мысли – от них только хуже. Мне нужна усталость. Такая, чтобы без задних ног упасть на кровать и отрубиться мертвецким сном.
За все это время Даша лишь дважды попадалась мне на глаза. Первый раз я увидела ее в окне, когда вытаскивала Маринин хлам к помойке. Второй раз – ее испуганная физиономия мелькнула в проходе, когда я пинками толкала к лестнице мешки с вещами ее отца.