Разящий клинок
Шрифт:
Та-се-хо выстрелил дважды, но обе стрелы отскочили от костяных пластин.
А после он сгинул. Словно по волшебству. Только что был — и нету.
Рогатая тварь врезалась головой в дерево, у которого стоял Та-се-хо. Треск эхом отразился от скалы, что в гранитном великолепии высилась на полуденном солнцепеке.
Взревев, огромная бестия отступила и снова грянулась о ствол. Теперь стрела сидела у монстра между лопаток — как гребешок. Через секунду к ней добавилась вторая.
Нита Кван выстрелил еще раз. Теперь
Было слишком далеко, чтобы оценить результат, но чудовище неожиданно село. Оно затрубило от ярости и подобрало под себя задние ноги.
Затем ощетинилось еще тремя стрелами — щелк, щелк, щелк.
У Нита Квана так тряслись руки, что пришлось сделать паузу и перевести дух. Но тварь, похоже, прилегла основательно, и он зарядил новую стрелу, которую почитал лучшей, с тяжелым стальным наконечником, увесистым древком и глубокой зарубкой, вырезанной собственноручно. Поставив ее на тетиву, он побежал к монстру. Тот силился снова встать.
Щелк! И вот в нем сидит уже семь стрел.
Та-се-хо спрыгнул с дерева, которое атаковал монстр. Легко приземлившись, он резко выпрямился и метнул длинный нож, а хейстенох перекатился на ноги и пригнул рога.
Горой мускулов и рогов чудовище бросилось на Та-се-хо, подняло на рога и отшвырнуло, а Нита Кван подступил вплотную, до предела натянул тетиву и послал тяжеленную стрелу твари в холку, стоя так близко, что в ноздри дохнуло падалью.
Монстр крутанулся на месте, и Нита Кван скормил ему свой лук — вогнал его прямо в ощетинившуюся щупальцами пасть. Рогатый конец лука засел глубоко, а потом лук согнулся, треснул, и тварь набросилась на Нита Квана, и он очутился на земле в холодных листьях. Под тяжким грузом, сдавившим грудь, он почувствовал, что дух его отлетает — прочь, прочь...
Было темно, и он замерз.
Открыл глаза, увидел звезды — ледяные, очень далекие, а сам он был крошечный и продрог до костей.
Разинул рот, застонал — и вдруг обозначилось движение.
Гас-а-хо поднес к его губам фляжку.
— Пей! — велел он. — Ты ранен?
Дурацкий вопрос. «Пока ты не заговорил, я считал, что умер», — подумал Нита Кван. Он сделал глубокий вдох и ощутил запах мокрого меха и мертвечины. Рука коснулась чего-то холодного и очень скользкого — щупальца. Он вздрогнул. И пошевелил ногами.
— Мне его не снять с тебя, — сказал Гас-а-хо, превозмогая панику.
— Где Та-се-хо? — спросил Нита Кван.
— Я думал, он с тобой, — ответил паренек. — Когда стало темнеть, я решил, что вы не вернетесь. Сложил корни и пошел по вашим следам. Эта тварь еще дергалась, когда я добрался.
Нита Кван чувствовал следы, оставленные на его руках и лице щупальцами.
— Она хотела меня сожрать, — сказал он громко. — Хотя и подыхала. — Он смутно помнил последние секунды схватки и пытался свести отрывочные воспоминания воедино. — Та-се-хо был здесь,
У мальчишки был огонь. Нита Кван видел это, и перспектива согреться укрепила поврежденный дух. Взрыхлив локтями землю — под поясницей оказалась лужа, — он оттолкнулся и попытался встать.
Мертвый монстр был и мягким, и жестким; его головные панцирные пластины уперлись чуть ниже паха Нита Квана. Ног он не чувствовал, но двигать ими вроде бы мог.
Он справился с паникой.
— Гас-а-хо, принеси мое копье. Оно здесь?
— У меня! — гордо откликнулся юнец.
Он скрылся из поля зрения Нита Квана и вскоре вернулся.
Завыли волки. На том берегу пруда они лакомились оленем, которого подстрелил Нита Кван.
— Я заколдовал себе руки, чтобы стали сильнее, — сообщил паренек. И добавил: — Надеюсь.
— Подсунь копье под голову. Под копье подложи бревно и сделай рычаг... нет, под голову! Вот так, молодец. Осторожно, копье-то не сломай... есть, шевельнулась!
В одну секунду Нита Кван высвободил правую ногу. Пришлось помочь руками, но ноги были голые, а потому скользкие, и одну он все-таки выдернул, хотя и потерял мокасин.
Вой повторился. Он прозвучал ближе.
— Поторопись, — сказал Нита Кван.
Правая нога не болела, но ничего и не чувствовала. Он извернулся, выбрался из лужи и уперся руками. Паренек врыл острие копья в землю и потянул.
Волки заскулили в неприятной близости и добавили обоим прыти. Нита Кван шевельнул левой ногой — вытянул на дюйм, второй, третий. Это были липкие, скользкие дюймы, однако, начав движение, он останавливаться не собирался — не желал дожидаться прилива мучительной, тошной боли от сломанной кости или разорванной мышцы. Но вместо этого он только смутно ощущал скольжение, словно конечность была не его, а дохлой твари.
А затем очутился на свободе.
Он прополз пятьдесят шагов до костра и улегся в тепле, не заботясь об истекающих слюною волках.
Не успело тепло его убаюкать, как нижние конечности ожили, их словно обожгло льдом и пламенем — мукой сродни любовной и той, когда тебя поедают заживо, все сразу. Он начал кататься, извиваться и стонать.
Гас-а-хо пришел в ужас, и Нита Кван выдавил улыбку.
— Все в порядке, — буркнул он, но прозвучало глупо. — Нет, серьезно, мне крупно повезло... уй!
Но вскоре после этого он, обретя некоторую власть над ногами, прислушался к волкам и повернулся к юнцу. Гас-а-хо собрал все пожитки, соорудил небольшой шалаш, развел костер; он даже частично разделал оленя, которого подстрелил Нита Кван, и приготовил мясо. Нита Кван вытащил из своей поклажи короткий меч и подошел, прихрамывая, к костру.
Гас-а-хо подлетел быстрее стрелы.
— Я сделал факелы, — гордо сообщил он. — Хотел тебя вызволить, если появятся волки, или хотя бы их отогнать.