Разящий клинок
Шрифт:
Калли не без труда выбрал, что предпочесть: защитить свое звание лучшего лучника или подтвердить преданность.
Том швырнул ему листовку обратно.
— Кто-нибудь соблазнился? — спросил он. Такую же бумажку принес ему Длинная Лапища, который теперь сидел, задрав ноги.
Длинная Лапища состроил гримасу.
— Предатели, как обычно, нашлись. Скажу одно: нам не хватает мальчиков-певчих. Да и невыплата жалования вызвала известный ропот. — Длинная Лапища обладал низким, грубым голосом, который совершенно не вязался с утонченной
Плохиш Том кивнул, соглашаясь.
В караулку вошел Бент. Он коротко переговорил с дежурным офицером, сэром Джорджем Брювсом, который сидел, положив ноги в поножах на стол, и пил вино. Во многих смыслах Брювс был худшим солдатом на свете — неумеха и разгильдяй. Но его любили, и все сходило ему с рук.
Небрежно отсалютовав сэру Джорджу, Бент подошел к столу Плохиша Тома. Он выудил из-за пазухи дублета скомканную листовку.
Плохиш Том покосился на нее.
— Садись, — буркнул он. — Как насчет того, чтобы вам втроем дезертировать?
Бент прищурился.
— Они никогда на это не купятся. Мы — лучники-мастера. Ну, некоторые из нас. — Бент глянул на Калли, и тот закатил глаза.
Плохиш Том вздохнул.
— Для совещаний мне нужен уголок поукромнее. Но коли его нет, я буду исходить из того, что в нашем войске все люди надежные. Короче, слушайте. Кто бы за этим ни стоял, они не блещут. Им кажется, будто нам важно, за кого воевать. Они нас не знают. Поэтому и можно скормить им нескольких лучников.
Бент скрестил руки на груди.
Длинная Лапища на женский манер рассматривал свои ногти.
— Какой нам от этого барыш? — спросил он.
— Добрая драка? — подхватил Плохиш Том. — Деньги?
Все трое просветлели.
— Пай? Как у ратников? — Длинная Лапища подался вперед.
Том закатил глаза.
— Вы ж понимаете, я из моего пая не нажил ни одного серебряного леопарда.
На том все четверо и порешили.
Длинная Лапища отправился в таверну, которая была указана в листовке. Он единственный из лучников говорил на морейской разновидности архаики. В ворота вардариотов он вошел, одетый в плотную льняную сорочку п при соломенной шляпе. В таком виде, гоня перед собой свинку, он обогнул городские стены.
Он или превосходно замаскировался, или к нему никто не присматривался. Длинная Лапища отыскал таверну за университетом, в убогих трущобах среди домиков-муравейников и трехэтажных зданий с плоскими крышами, после чего без всяких приключений вернулся.
Когда он прибыл, все войско в полной выкладке стояло навытяжку во внешнем дворе. Плохиш Том уже увел двадцать копейщиков на верфь.
Кто-то поджег на стапелях их новые корабли, а кто-то еще отравил великое множество лошадей.
Длинная Лапища юркнул в караулку. Дежурным
— Христос распятый — ну и ну! — воскликнул Уилфул. Он был счастлив видеть шишку вроде Длинной Лапищи в таком плачевном состоянии.
— Да-да, — буркнул Длинная Лапища. — Что там плетет кап’тан?
— Мы поднялись по тревоге, а сорок лошадей никуда не годятся. Выяснилось, что он приказал охранять конюшни, а этого не сделали. А сэра Йоханнеса нет, и подтвердить некому, понятно? — Уилфул покачал головой. — Сэр Милус заявил перед всем строем, что кап’тан просто забыл отдать приказ.
Буркнув что-то, Длинная Лапища удалился в казармы и прилег там часок соснуть.
На следующий день от яда в дворцовой кухне скончалась хорошенькая служанка принцессы Ирины, предмет вожделения полудюжины схолариев, двух нордиканцев и Фрэнсиса Эткорта. Плохиш Том, как услышал, бросился через весь дворец, чтобы поспеть к ее телу, но, когда добежал до кухонь, труп уже унесли для погребения, а все, кто мог что-то сказать, вернулись к своим обязанностям.
Но Харальда Деркенсана и Анну, его милашку-шлюху, он разыскал. Мужчины обменялись рукопожатием. Они коротко переговорили, Анна несколько раз кивнула.
Вечером Плохиш Том дал отчет своему капитану, который успел осунуться, а под глазами налились тени. Капитан пил вино с сэром Милусом, и тот выглядел не лучше, а то и хуже.
— Прошу прощения, капитан... то есть милорд герцог. — Плохиш Том остановился на пороге капитанского кабинета.
Сэр Милус встал, как деревянный.
— Я пойду, — сказал он.
— Ты можешь слушать все, о чем доложит Том. Да прости же мне, Милус! Я поддался чувствам. — Герцог положил руку на плечо знаменосца, но старший рыцарь лишь поклонился и вышел с грацией достаточной, чтобы никто не понял, зол он или нет.
— Должно быть, натворил ты делов, — ухмыльнулся Том. — Ни разу не видел, чтобы ты с кем-нибудь так миндальничал.
— Я был конченым идиотом, а хуже всего, Том, мне сдается, я схожу с ума. Нет, забудь про эти слова. В доках что-нибудь уцелело?
Кончиком боевого ножа герцог взболтал что-то в своем кубке с вином.
— Мастер Энеас думает, что один корпус из трех можно спасти, — ответил Том. — Я поручил это дело и удвоил охрану. Если оно важно, то я признаю вину, и поступай как знаешь.
Повисло молчание.
— Что ж, я признаю, что тоже виноват, можем погоревать на пару. Так просто ты от своей работы не отвертишься. — Герцог залпом осушил кубок.
— Ты много пьешь последние дни. — Том налил чуток и себе.
Тоби не высовывался и, казалось, тоже хотел довести себя до синяков под глазами.
— Да, а в иные дни я слышу в башке гребаный голос и никогда не бываю один! — Герцог сплюнул.
— Да ладно, это всего лишь Изюминка, — рассмеялся Том.
Капитан поперхнулся вином.