Разящий клинок
Шрифт:
Он попытался использовать кинжал как упор, чтобы удержаться на ногах.
Тут в левом колене что-то подалось.
«Проклятье. Что ж, я старался!» — подумал он и рухнул.
Наемная кавалерия смотрела, как на нее надвигается безумная орда. Пехота не может атаковать конницу, всем известно, что это верное самоубийство.
Она все равно наступала.
Командир — рыцарь-южанин из далекой Окситании — повел копьем.
— Дражайшие друзья! — сказал он выспренне. — Это отважные мужи и достойные
Он опустил забрало и встряхнул головой, дабы убедиться, что огромный шлем сидит прочно. Направил копье.
— За Святого Иакова! — взревел он.
Не все наемники были окситанцами, и боевые кличи слились в полифонию. Рыцари опустили копья и медленно, с грохотом тронулись навстречу полоумным топорникам.
При столкновении показалось, будто взорвалась плоть. Топоры отсекли передние ноги боевым коням, а копья пронзили многослойную броню. В первом ряду погибло целое поколение нордиканцев — смерть в мгновение ока пожрала пятую их часть.
Уцелевшие не дрогнули. Огромные топоры взметнулись вновь. Кони приняли бой — мелькнули копыта, а четверка друзей, которая встала по центру плечом к плечу, завалила двух лошадей, и остальным стало не проехать. Этот островок посреди нордиканского строя уподобился корабельному носу в бурю.
Рыцари замедлили ход, и кони стали более уязвимы. Копья были отброшены, сверкнули мечи.
Никакой щит на свете не остановит топор, которым взмахнет человек ростом с вашего скакуна. И даже если закаленная пластина выдержит, вас все равно вышибет из седла. Но в тот момент, когда смертоносный великан перемещает вес и замахивается топором для очередного сокрушительного удара, он становится весьма уязвим.
Погибли выдающиеся мужи. Воины и рыцари, ветераны с десятком ранений умерли в считаные секунды, даже не вычислив своих убийц.
Конница поднажала, и нордиканцы отпрянули.
Фракейские крестьяне сломались.
Они продержались дольше, чем кто-либо был вправе ожидать; самые храбрые из них сломя голову мчались за смеющимися вардариотами и умирали от метко пущенных стрел. Лучших убили, остались нерешительные и медлительные. В конце концов они повернулись и бросились прочь, словно стервятники, которых согнали с падали.
Вардариоты, собаку съевшие на таких боях, отступали до самых каменных построек одинокой фермы. Отпуская шуточки и меняя колчаны, они позволили оставшимся фракейцам жить дальше.
Граф Зак пересчитал коней. Он потерял одного человека.
— Где Хенгиз? — крикнул он.
— Подпруга порвалась! — отозвался хавильдар. Ему вторили смехом.
Было видно, как напротив перестраивается главная вражеская конница. Строй пришлось разомкнуть, чтобы впустить крестьян, и дело проходило неважно. Налицо была упущенная возможность, однако сопровождение крестьян вплотную могло обернуться бедой.
Зак повел плечами.
— Готовы, дорогие мои?
Воздух наполнился криками.
Он
От головного отряда блистательных схолариев подъехал сэр Георгий.
— Это было не сложнее учебной задачи, — сказал он. — Перестрелка. И...
Граф Зак просиял от удовольствия.
— Поистине высокая похвала от графа схолариев.
Враг оставался занят устрашенными крестьянами, которые столпились перед его кавалерией. «Увы!» — подумал граф Зак.
— Другое дело — теперь, — заметил Георгий.
— Ха! — рассмеялся граф Зак. — Две тысячи сельских конников? Между нами пятьсот человек. Справимся! — усмехнулся он и пожал плечами. — Если только их истриканцы не обойдут эти постройки за час, и тогда нам конец. Я себе цену знаю. А вы?
Сэр Георгий улыбнулся.
— Как начнем? — спросил он.
— А, вы доверяете мне командование? — Граф Зак был коротышка, но при этих словах выпрямился и подтянулся.
— Доверяю.
— Тогда, полагаю, начнем с сокрушительного поражения. Идет? — рассмеялся он.
Сэр Георгий подхватил его смех.
— Вот они! — крикнул Дмитрий, гипаспист-щитоносец сэра Кристоса.
Сэр Кристос наблюдал за приближением вардариотов и схолариев — людей, которыми он командовал в других сражениях. Стройность их рядов и отточенность движений, когда они извлекали луки из чехлов, разительно контрастировали с бестолковостью его деревенских тагм, которые все еще боролись с собственными крестьянами, зачастую — своими же друзьями и соседями. Землевладелец свешивался с седла и слушал причитания плачущего мужчины о том, что брат его пал лютой смертью, продырявленный красными варварами.
Все это было очень по-морейски, и он любил их за любовь к своим. Но и видел, какой бедой грозит эта возня.
— Эй, там, поживее! — взревел Кристос. — Расчистите мой фронт! Атака будет ложной — видите их луки? Они подойдут, пустят стрелы и удерут. Мы не ответим — вы меня слышите, гетайры? Ни шагу с места!
Неприятельская конница приближалась быстрой рысцой. За двести шагов, когда наемники-латиняне врезались в нордиканцев со звуком, достойным Рагнарёка, два гвардейских полка перешли на легкий галоп.
— Поднять щиты! — гаркнул Кристос.
Крестьяне, сгрудившиеся перед конницей, подняли, какие остались, щиты.
Обрушился ливень стрел. Иные вардариоты пустили стрелы со свистками, и воздух наполнился визгом.
Опытные лучники из его страдиотов ответили собственным залпом.
Люди и лошади падали с обеих сторон.
Гвардейцы развернулись и поскакали прочь, оставив на поле несколько убитых людей и животных. Они выстрелили снова, назад. Опять разлетелся визг. Потребовалась немалая отвага, чтобы выстоять с поднятой головой, пока звук приближается, — всего секунда, но самая долгая в жизни. И, возможно, последняя.