Разыскания истины
Шрифт:
точно так же нам невозможно видеть внешние предметы, если нет света. Но нам нечего бояться: присутствие идей в нашем разуме свойственно нам от природы и зависит от общей воли Бога, всегда неизменной и постоянной; и эта воля всегда открывает нам вещи, которые от природы доступны разуму; ибо солнце, освещающее разум, не похоже на солнце, освещающее тела; оно никогда не затмевается, и свет его проникает всюду, не рассеиваясь.
Итак, идеи всех вещей постоянно находятся в нашем разуме, даже тогда, когда мы не рассматриваем их со вниманием, а потому, чтобы сохранить очевидность во всех наших перцепциях, нам остается лишь найти средства сделать наш разум внимательнее и обширнее, подобно тому как для того, чтобы хорошо различать предметы видимые, находящиеся перед нами, с нашей стороны нужно только хорошее зрение и
Но предметы, рассматриваемые нами, часто имеют столько отношений, что мы не можем открыть их сразу простым усилием ума, мы нуждаемся еще в некоторых правилах, которые дали бы нам умение разбираться во всех трудностях настолько, что с помощью средств, делающих наш разум внимательнее и обширнее, мы могли бы открывать с полною очевидностью все отношения рассматриваемых нами вещей.
Итак, мы разделим эту шестую книгу на две части. В первой — мы будем говорить о тех средствах, к которым может прибегнуть наш разум, чтобы стать внимательнее и обширнее, а во второй — мы дадим правила, которым он должен следовать при разысканиях истин, чтобы составлять основательные суждения, не опасаясь ошибиться.
зо р,
'взыскания истины
466
ГЛАВА II
Внимание необходимо, чтобы сохранять очевидность в наших знаниях. Модификации души делают ее внимательной, но они слишком раздвояют ее способность представления.
Мы узнали уже в начале этого сочинения, что рассудок лишь представляет и что, со стороны рассудка, все различие между простыми перцепциями, суждениями и умозаключениями сводится к тому, что суждения и умозаключения суть перцепции гораздо более сложные, чем простые перцепции, ибо они представляют не только несколько вещей, но отношения нескольких вещей между собою. Ибо простые перцепции представляют разуму лишь вещи; суждения же представляют разуму отношения, существующие между вещами, а умозаключения представляют отношения, существующие между отношениями вещей, если это простые умозаключения; если же это умозаключения сложные, то они представляют отношения отношений или сложные отношения, существующие между отношениями вещей, — и так до бесконечности. Ибо по мере того, как усложняются отношения, усложняются и умозаключения, представляющие разуму эти отношения. Тем не менее суждения, простые умозаключения и умозаключения сложные суть, со стороны рассудка, лишь чистые перцепции, потому что рассудок лишь представляет, как это было уже сказано в начале первой книги.
Если же суждения и умозаключения со стороны рассудка будут лишь чистыми перцепциями, то, очевидно, рассудок никогда -не впадет в заблуждение, потому что заблуждение не встречается в перцепциях и даже немыслимо в них. Заблуждение, или ложность, есть отношение не существующее, а то, что не существует, не может быть ни видимо, ни постигнуто. Можно видеть, что дважды 2 — 4 или что дважды 2 не составляет 5; ибо действительно между дважды двумя и четырьмя есть отношение равенства и отношение неравенства — между дважды двумя и пятью; итак, истина постижима. Но мы никогда не увидим, чтобы дважды 2 было 5; ибо тут нет отношения равенства; а то, чего нет, не может быть представлено. Заблуждение, как мы говорили уже много раз, заключается в слишком поспешном утверждении со стороны воли, ослепленной каким-нибудь ложным знанием; вместо того чтобы сохранить, насколько возможно, свою свободу, она, по небрежности, успокаивается на видимости истины.
Однако по большей части рассудок имеет лишь смутные и несовершенные перцепции о вещах, и потому он действительно бывает одною из причин наших заблуждений, — причиною, которую можно назвать случайною или косвенною. Подобно тому как телесное зрение нас вводит часто в заблуждение, представляя нам внешние предметы смутно и несовершенно: смутно, когда они слишком удалены от нас
467
или по недостатку света; и несовершенно, когда представляет нам лишь те стороны их, которые обращены к нам. Так и рассудок: имея часто лишь смутную и несовершенную перцепцию о вещах, или потому, что вещи недостаточно ясно представляются ему, или потому, что он не открывает всех частей их, он бывает причиною того, что воля впадает во множество заблуждений, слишком легко поддаваясь этим темным
Итак, необходимо изыскивать такие средства, которые помогли бы устранить смутность и несовершенство наших перцепций. И так как, по общему убеждению, одно только внимание может сделать их более ясными и отчетливыми, то следует постараться найти такие средства, которые помогли бы нам стать внимательнее, чем мы есть. Благодаря им, мы могли бы сохранить очевидность в наших умозаключениях и даже разом схватить необходимую связь между всеми частями в самых длинных дедукциях.
Чтобы найти эти средства, необходимо вполне убедиться в том, что мы говорили уже в другом месте, именно: в том, что разум не прилагает одинакового внимания ко всем представляемым им вещам; ибо он бесконечно более внимателен к вещам, которые его трогают, модифицируют, проникают, чем к вещам, которые хотя и представляются ему, но не затрагивают его и не принадлежат ему; словом, он занимается несравненно более собственными модификациями, чем простыми идеями предметов, каковые идеи суть нечто отличное от него самого.
Вот почему лишь с неудовольствием и без особого старания рассматриваем мы абстрактные идеи чистого рассудка; гораздо больше обращаем внимание мы на вещи, которые воображаем, особенно если обладаем сильным воображением и если в нашем мозгу запечатлеваются глубокие отпечатки от предметов. Вот почему мы бываем всецело заняты чувственными свойствами и не в состоянии внимательно относиться к чистым идеям разума в то время, когда испытываем что-нибудь очень приятное или очень тяжелое. Ибо страдание, удовольствие и остальные ощущения суть состояния духа, и невозможно, чтобы, испытывая их, мы не представляли их, а следовательно, чтобы способность нашего духа не была поглощена ими, потому что все наши ощущения суть лишь перцепции и ничто иное.
Не то с чистыми идеями разума: хотя они могут быть непосредственно связаны в нас с нашим разумом, однако мы можем не обращать на них ни малейшего внимания. Ибо хотя Бог имеет весьма непосредственное обращение с нами, а в Нем находятся идеи всего, что мы видим, однако эти идеи, находясь в нас самих, все же могут быть скрыты от нас, если движения жизненных духов не вызовут отпечатков их и если наша воля не заставит наш разум обратить внимание на них, т. е. если она не совершит тех актов, с которыми Творец природы связал представление этих идей. Это и есть основание всего, что мы скажем ниже о средствах сделать наш разум внимательнее. Итак, эти средства опираются на самую природу разума, и мы • имеем основание надеяться, что они не
468
химеричны и не бесполезны, как многие другие, которые не столько помогают, сколько затрудняют. Если они даже окажутся не столь пригодными, как мы надеемся, то читатель все же не потеряет даром времени, читая то, что мы скажем об этих средствах ниже, ибо он лучше узнает природу своего разума.
Модификации души имеют три причины: чувства, воображение и страсти. Всем известно, по своему собственному опыту, что удовольствия, страдания и вообще все ощущения некоторой силы, яркие образы фантазии и сильные страсти так сильно занимают разум, что он не способен ко вниманию в то время, когда они слишком затрагивают его: его сила, или способность представления, тогда бывает всецело поглощена ими. Но, если даже эти модификации умерены, они тем не менее раздвояют способность разума, хотя и отчасти, и разум не может приложить всей своей силы к рассмотрению более или менее абстрактных истин.
Итак, мы приходим к следующему важному заключению: все, кто хочет серьезно исследовать истину, должны с большим старанием — насколько оно возможно — избегать всех слишком сильных ощущений, как-то: сильного шума, слишком яркого света, удовольствия, страдания и т. п.; они должны непрестанно наблюдать, чтобы воображение их было чисто, и препятствовать запечатлению в их мозгу тех глубоких отпечатков, которые тревожат и постоянно рассеивают разум; наконец, особенно должны они удерживать движения страстей, которые производят столь властные впечатления на тело и на душу, что по большей части разуму как бы невозможно думать о других вещах, кроме тех, которые вызывают страсти; ибо, если даже чистые идеи разума и присущи нам всегда, мы, однако, не можем рассматривать их тогда, когда наша способность мышления поглощена этими модификациями, захватывающими нас.