Рефлекс змеи
Шрифт:
– Я… ну… совершенно заворожен, честно говоря. Что вы на самом-то деле собираетесь делать?
– Я собираюсь сделать контактную распечатку этой чистой пленки с еле заметными пятнышками, получить обычную черно-белую фотографию и посмотреть, что выйдет. Затем я положу негатив в этот усилитель, а потом сделаю другую черно-белую фотографию, чтобы посмотреть, будет ли разница. А потом… потом посмотрим.
Он глядел, как я работаю в тусклом красном свете, чуть ли не засовывая нос в кювету с проявителем.
– Ничего не вижу, – сказал он.
– Это все делается методом научного тыка, – согласился
– Тут ничего нет, – сказал Джереми. – Бесполезно.
– Подождите, пока мы не попробуем усилитель.
Скорее надеясь, чем ожидая чего-нибудь, я сунул кусочек пленки в усиливающий раствор и подержал ее там значительно дольше, чем требуемый минимум времени. Но еле заметные пятна оставались по-прежнему еле заметными.
– Ничего? – разочарованно спросил Джереми.
– Не знаю. Я ведь не знаю, что на самом деле должно произойти. Может, этот усилитель слишком старый. Некоторые фотореактивы со временем теряют свои свойства. Срок хранения, и так далее.
Я снова распечатал негатив при тех же выдержках, что и раньше, и, как и прежде, мы получили совершенно черный и темно-серый снимки, но на светло-сером на сей раз появились пятна, а на практически белом какие-то спиралеобразные рисунки.
– М-м, – сказал Джереми. – Вот как.
Мы вернулись на кухню, чтобы подумать и подкрепиться.
– Плохо, – сказал он. – Не берите в голову, с этим ничего нельзя сделать.
Я сделал небольшой глоток и выпустил пузырьки через зубы.
– Мне кажется, – задумчиво сказал я, – что мы могли бы продвинуться дальше, если бы я сделал отпечаток не на бумаге, а на другой пленке.
– На пленке? Вы имеете в виду ту пленку, которую вы заряжаете в камеру? Я и не знал, что это возможно.
– Да. Печатать можно на чем угодно, если есть фотоэмульсия. А фотоэмульсией вы можете покрыть практически любую поверхность. Я имею в виду, что это не обязательно должна быть бумага, хотя все именно так и думают, потому что видят снимки в семейных альбомах, и все такое. Но эмульсией можно покрыть холст и печатать на нем. Или стекло. Дерево. Запястье руки, между прочим, если вы согласитесь немного постоять в темноте.
– Избави боже.
– Снимок, конечно, будет черно-белый, – сказал я. – Не цветной.
Я выпустил еще несколько пузырьков.
– Сделаем второй заход, – сказал я.
– Вам и правда это нравится? – спросил он.
– Нравится? Вы имеете в виду фотографию или загадки?
– И то, и другое.
– Ну… думаю, да.
Я встал и вернулся в проявочную. Он опять пошел со мной посмотреть. В тускло-красном свете я взял новую высококонтрастную пленку «Кодак-2556», вытянул ее из катушки и разрезал на пять кусочков. На каждом куске пленки я отпечатал практически чистый негатив, экспонируя ее под белым светом увеличителя разное время: самый короткий промежуток – одна секунда, затем дольше, вплоть до десяти. Каждый кусок пленки после экспонирования отправлялся в кювету с проявителем. Джереми погружал их туда и смотрел на результаты.
После того как мы вынули все куски пленки из проявителя в подходящее, по нашему мнению, время и погрузили в
– Чему вы улыбаетесь? – спросил Джереми.
– Посмотрите, – ответил я.
Он поднес полоску пленки с негативом, которую я дал ему, к свету и сказал:
– Вижу, что вы получили более четкие пятна. Но это по-прежнему всего лишь пятна.
– Нет. Это снимок девушки и мужчины.
– Откуда вы знаете?
– Через некоторое время и вы научитесь читать негативы.
– Ну и самоуверенный же вы тип, – заныл Джереми.
– Честно говоря, – сказал я, – я страшно доволен собой. Давайте допьем шампанское и пойдем дальше.
– Что дальше? – спросил он, когда мы снова выпили на кухне.
– Сделаем позитивные распечатки с новых негативов. Черно-белые фотографии. Со всех проявленных.
– А что там смешного?
– Да более-менее голая девушка.
Он чуть не захлебнулся.
– Вы уверены?
– Да там груди видно, – рассмеялся я, глядя на него. – На самом деле это наиболее четкая часть негатива.
– А что… в смысле… ее лицо?
– Скоро увидим. Вы не голодны?
– Господи, да сейчас час дня!
Мы поели ветчины с помидорами, тосты из черного хлеба и прикончили шампанское. Затем вернулись в проявочную.
Печатать с таких слабых негативов все равно было мучительно трудно, как и прежде, – снова приходилось подбирать экспозицию, а затем вынимать из проявителя как раз в нужный момент и быстро погружать в закрепитель, иначе получилось бы просто светлое пятно на темно-сером фоне без глубины и без оттенков. Мне пришлось сделать несколько попыток, чтобы достигнуть видимых результатов, но я в конце концов получил три довольно четких снимка – достаточно чистых, чтобы понять, что именно снял Джордж. Я рассматривал фотографии в ярком свете и через увеличительное стекло – ошибки быть не могло.
– В чем дело? – спросил Джереми. – Чудесно. Невероятно. Почему же вы не трубите в фанфары и не гладите себя по головке?
Я положил готовые снимки в сушилку и молча вымыл кюветы для проявки.
– Что там? – спросил Джереми. – В чем дело?
– Это настоящая бомба, – ответил я.
Глава 9
Я взял фотографии и повел Джереми наверх, включил эпидиаскоп. Тот по-идиотски зажужжал, разогреваясь.
– Что это? – спросил Джереми, глядя на прибор.
– Да вы наверняка видели такой, – удивленно сказал я. – Он очень старый, насколько я знаю. Я унаследовал его от Чарли. Вы кладете снимок сюда, на этот столик, и изображение проецируется на экран уже увеличенное и яркое или, как в нашем случае, на стенку. Проецировать можно что угодно. Страницы книги, иллюстрации, фотографии, письма, сухие листья. Все делается с помощью зеркал.
Фотография Элджина Йаксли и Теренса О'Три все еще была в приборе и, когда я щелкнул выключателем, ярко и четко появилась на стене, как и прежде, – календарь, и дата, и все прочее.