Рекламщик в ссылке для нечисти
Шрифт:
— Как же, слыхал, — обрадовался староста. — Жалко, знаться не довелось. Ты которого сын?
— Пересвет мне батюшка.
— Добрый был богатырь, — кивнул Тихомир. — Токмо слыхал я, давно он сгинул, а отчего, никто и не ведает.
— Я ведаю, — ещё мрачнее сказал Горыня.
Он стоял, расставив ноги, и правда горой возвышаясь над всеми. Если пошёл в отца, то отец его был силён.
— Долго всё было ладно в наших землях, — продолжил Горыня. — Старый князь меж сыновьями земли разделил, да тут хвори его одолели, и он, жизнь свою продлить желая, колдуна отыскал. Явился к нему старик дикий, волосом заросший.
Горыня примолк, разглядывая что-то под ногами.
— Да не тяни! — не выдержал старый полевик. — Что там вышло-то?
— Схватили его да смерти лютой предать хотели, — пояснил богатырь. — А он ни в воде не тонет, ни в огне не горит, да всё смеётся — мол, смерть моя на конце иглы, а игла в яйце, а яйцо в ларце. Да как-то и ушёл, то ли кого улестил, то ли зачаровал. Батюшка мой с побратимами за ним пустился, да там и сгинул, а Стоум так изранен был, что до смерти уж из дома не выходил, Зорко его довёз едва живым. О колдуне Вадим приказал молчать, вот и не ведал никто, как дело было.
— Так убили колдуна-то, али нет? — спросила Неждана.
— Зорко сказал, одолели, да и Стоум его тело видел. Двоим как не поверить? Я отца-то почитай и не помнил, всё к дядьке Стоуму ходил, тот сказывал. И мне утешение, и ему, калеке. А Зорко будто и забыл побратима, переменился, да вот ещё что: с того дня годы будто его не брали. Я уж возрос, а Зорко будто и не старел, уж и слухи о том поползли, тут он и в земли заморские отбыл. А Стоум покой потерял, да и сказал мне однажды: видать, не убили они колдуна, а тот облик побратима его принял. Перед смертью Стоума я клятву ему дал, что пойду по следу вражьему да ту иглу отыщу.
Горыня вздохнул и упёр руки в бока.
— В чужих землях Зорко Казимиром назвался. Едва я узнал, где прячется, опять он ушёл, и хитро так, надолго след оборвался, лишь теперь и сыскал. Я покои его обшарил, да ларца того не видать. Стража меня изловила, царь Борис и слушать не стал, уж и в темницу бросить хотели, а Казимир посмеялся да и сказал отпустить. Это вот мне всего обиднее: выходит, он меня нисколь не боится, супротивника во мне не видит. Да и то сказать, ежели батюшка мой с побратимами его не осилили, что я один-то могу? Вот, думал, не тут ли он ларец-то свой запрятал...
— Дурак он, что ли, вещь-то такую ценную там оставлять, где все ему смерти желают? — спросил Тихомир.
— Ежели не тут, я уж тогда и не знаю, где искать, — с отчаянием ответил Горыня. — Мир-то велик, весь не обойдёшь.
Бабка Ярогнева помрачнела, руки её сжались в кулаки, комкая чёрную юбку.
— Думается мне, игла та у нас в руках была, — сказала она. — Ведь где такую вещь лучше спрячешь, как не у матери, которая верит, что дитя своё тем спасает? Ох, богатырь, ежели б только ты не молчал, как прибыл...
— У какой такой матери? — непонимающе спросил полевик. — И где она, игла?
— Думаешь, нож этот? — убито спросил Добряк и уронил лицо в ладони. — Что ж я наделал-то!
— Поеду
— Да погоди ты! — прикрикнул Тихомир. — Сядь. Тут ещё крепко подумать надо.
И, оглядевши всех, староста прибавил, щуря глаз и оглаживая бороду:
— Верно дочь моя говорит. По одному-то мы уж пытались, а теперя вместе попробуем.
Глава 21. Василий действует по новому плану
Поздним вечером Василий прохаживался у родника, нервно поглядывая в поля. Было зябко. Над травами стелился лёгкий туман, как дым, и в этом тумане вполне мог прятаться ырка.
Днём Василий сжёг перья и теперь напряжённо ждал.
— Звал меня? — раздался голос за спиной.
— А-а, блин! — испуганно воскликнул Василий и обернулся. — Звал, да.
Ещё не совсем стемнело, так что он ясно видел лицо колдуна. Странное лицо, вроде и гладкое, почти без морщин, и седины в волосах всего пара ниточек, но всё равно кажется, что Казимиру под сотню лет. Может быть, из-за глаз. Они запали до того, что чётко обрисовались края глазниц, и взгляд был тяжёлый, мутный, неживой. Неприятный взгляд.
А ведь был бы даже ничего с виду, если бы не глаза. Лицо холёное, тонкий нос с горбинкой, усы с бородой волосок к волоску, одежда золотой нитью вышита, на пальцах перстни. Ему бы тёмные очки и золотую цепь, и прямо звезда получится. Хоть сейчас в клипе снимай.
— Сделал я, как ты говорил, — сказал Василий, разглаживая низ рубахи, заскорузлой от крови, и огляделся с тревожным видом. — Всё, что можно, поджёг. Они сами на Горыню подумали, даже почти и помогать не пришлось. Он в лес ушёл, но без коня, и, в общем, не знаю, жив ли останется. Крови столько было! Наверное, долго не протянет.
Казимир молча смотрел. Ничего не говорил, не кивал, и Василию стало не по себе.
— Нож я достал, — сказал он, нервно сглотнув. — Но видишь, что Добряк этот проклятый сделал? Посмотри!
И Василий указал на рваную рубаху, пропитанную кровью, выставил перед собой перевязанную руку.
— Вот, видишь? Узнал, что нож у меня, и силой забрал!
Уголок рта Казимира дёрнулся вверх.
— Вот, значит, как. А мне Добряк о таком не докладывал.
— Так а мне что делать теперь? — жалобно спросил Василий. — Мы же договорились, что я нож тебе дам, а ты меня вернёшь домой. Я старался, а теперь что получается? Я здесь оставаться не хочу! Что мне сделать, какую ещё работу? Всё, что угодно, только вытащи меня из этой дыры! Я на всё согласен.
Больше всего Василий боялся, что теперь он Казимиру не нужен. Чего доброго, окажется, что колдун и правда может вернуть его домой. И вернёт, вот прямо сейчас.
Или, некстати и только теперь пришла в голову мысль, уберёт другим способом. Зачем ему человек, который знает лишнее?..
По счастью, Казимир от предложения не отказался.
— Я велел тебе остановить работу... — начал он.
— А я уже! — перебив его, торопливо проговорил Василий. — Сказал им, что в таком виде я не работник и что вообще никому теперь не доверяю, раз уж Добряк со мной так... Да они и сами все перессорились, а пока выясняли отношения, всё испортили назло друг другу. Ты, может, видел, крыши все чёрные, и на дорогу хлама набросали, не пройти. Ну куда тут людей звать, и правда? Да ещё...