Реквием

Джойс Грэм

– У вас очень своеобразные взгляды.

– Своеобразные? – горько усмехнулся он. – Да нет, это говорилось еще бог знает когда. Но как священник, ты должен делать все возможное, чтобы уберечь догмы от посягательств.

– А на ком Иисус женился?

– Вы смеетесь надо мной?

– Нет.

– Кто же это мог быть, кроме Марии Магдалины? Она была служительницей в ханаанском храме, иудеи считали ее проституткой. Иисус обратил ее в свою веру и женился на ней. Об этом говорится у Иоанна во второй главе, только надо уметь читать между строк. Мария Магдалина была с ним все время. Помните сцену, когда воскресший Иисус является Марии у гроба, а она не узнает его? И неудивительно – это был не Он. Священники хотели, чтобы

она признала за Иисуса его брата Иакова, и тогда он возглавил бы Церковь, но она отказалась. Вас это смущает? Там было еще не такое. Этот психопат Павел украл у Иисуса церковь. Но вам для сохранения душевного спокойствия лучше не думать об этом. Продолжайте верить в детские сказки.

– Теперь понятно, почему вы перестали верить в Бога.

– Нет, что вы! – Он коснулся ее руки. – Я никогда ни на секунду не терял веры в Бога. Просто я перестал читать эти дурацкие истории, черт бы их побрал. Я уже, кажется, говорил вам, что пристрастился к ругани?

24

Шерон обещала свозить Тома на Мертвое море, на археологические раскопки в Кумране и Масаде. На заднем сиденье автомобиля Том обнаружил шесть бутылок минеральной воды.

– Там жарко, – объяснила Шерон.

Они пересекли пустыню, опустив стекла и впуская жаркий сухой воздух в салон. Машина наполнилась запахом теплой пыли и придорожного шалфея. Том, прищурив глаза, рассматривал подернутые дымкой розовато-лиловые горы с покатыми склонами, видневшиеся вдали под голубым небом.

В Масаде они вышли из машины, и Шерон указала на вершину. Перед ними возвышалась скала, похожая на сфинкса, по которой серпантином петляла тропа, но можно было подняться и по канатной дороге. По тропе брели два туриста с рюкзаками, напоминавшие двух жуков, поблескивавших своими щитками на солнце. Было уже жарко, и жара усиливалась. Оставшаяся позади иссохшая песчаная пустыня, в которой ветер соорудил из песка диковинные скульптуры в виде пирамид и конусов, блестела, как известь. На лбу Тома выступили капли пота.

– Поднимемся по канатной дороге? – спросил он с надеждой.

– Чем труднее путь, тем богаче опыт, – отозвалась Шерон назидательно. – Вода нам понадобится.

Она сунула три бутылки в рюкзак, и они начали восхождение. Шерон шла размеренным шагом. По пути Том стал рассказывать ей о том, как его ужалила пчела. Шерон остановилась, переводя дыхание, и сняла черные очки.

– То есть ты хочешь сказать, что галлюцинации у тебя не прекратились?

– Она такая же реальная, как и ты, когда появляется. – Том решил, что не будет ни скрывать правды, ни приукрашивать ее, ни извиняться. Они снова двинулись вперед. – Как только я приехал в Иерусалим, у меня в мозгу начало жужжать что-то. Как пчела, между прочим. Потом это жужжание сменилось бормотанием. А теперь я слышу уже монологи. И все это происходит перед тем, как я засыпаю.

– И что же тебе говорят в этих монологах?

– Разное. И все на одну тему – о распятии Христа. Но какими-то бессвязными кусками. Сплошная путаница.

Минут через двадцать позади была оставлена примерно треть пути. Том вынул бутылку воды и протянул ее Шерон. Оба с жадностью выпили.

– Я знаю, что ты думаешь.

– Слушай, прекрати, а?

– Знаю-знаю. Ты вспоминаешь, что написано об этом в учебнике по психологии и в твоей программе консультаций. Так что там написано?

– Я не хочу оскорблять тебя, сводя твое поведение к параграфам учебника.

– Скажи мне просто, что ты об этом думаешь! – воскликнул он сердито, удивив ее. – Прямо и открыто. И сними темные очки. Я хочу видеть твои глаза.

– Ну хорошо. Ты слышал что-нибудь об «иерусалимском синдроме»?

– Нет.

– Мне кажется, – сказала Шерон, присев на камень, – что после смерти Кейти у тебя наступил кризис. Эта твоя любовная история и вызванное ею чувство вины явились

достаточно веской причиной, чтобы ты бросил работу и приехал сюда. Почему именно сюда? Во-первых, здесь я, и это удобно. А также потому, что в центре твоей проблемы, вызванной этой страшной утратой, лежит твоя вера и чувство вины связано с ней. То, что произошло с тобой в Англии, нанесло удар по твоей вере, и отчасти ты приехал сюда для того, чтобы снова обрести ее. Но это не так-то просто. В древних камнях и постройках веру не найдешь, вера гораздо глубже.

– Так-так, продолжай.

– У тебя начинаются видения. Какая-то женщина хочет что-то сообщить тебе. Поверь мне, в Иерусалиме это случается не так уж редко. Люди самых разных конфессий приезжают сюда, и, если их ожидания не оправдываются, они порой начинают проецировать с: вой страхи вовне. Или сжигать мечети. Или стрелять в толпу. Полицейские, занимающиеся иностранцами, называют это, как и психиатры, «иерусалимским синдромом». Только на моей последней работе у меня было три таких случая. Твои галлюцинации, этот голос, эта женщина – фактически часть твоего внутреннего мира, которую ты проецируешь на светящийся экран Иерусалима. Да, у нее есть для тебя сообщения, это правда, и очень важные. Но это твоя внутренняя проблема – сообщения поступают от твоего бессознательного, «из глубины». Их нужно воспринимать очень серьезно. Они относятся к той части твоего внутреннего мира, от которой ты отгораживаешься, которую подавляешь. Если ты не интегрируешь эти две части своей личности, это может привести к ее разрушению, к шизофрении. Галлюцинации, о которых ты говорил, – люди, голоса – это классические симптомы подобного психоза. – Шерон опять надела очки. – Ты просил меня изложить мои взгляды, и я это сделала, вкратце.

– Наверное, я должен поблагодарить тебя за столь честный ответ, – спокойно отозвался Том.

– Он, конечно, похож на клинический диагноз, но я ведь всегда была предельно честна с тобой, разве не так? И к тому же я сама теперь не так уж безоговорочно верю во все это. Это то, чему меня учили, но, возможно, это неоправданная рационализация. Возможно, Ахмед, уверенный в существовании своих джиннов, прав ничуть не меньше.

Том мрачно сделал большой глоток из бутылки. Шерон подала ему руку, помогая подняться:

– Готов идти дальше?

Том шагал какое-то время молча, размышляя об анализе, проведенном Шерон в соответствии с учебником. На плоской вершине скалы-сфинкса они, тяжело дыша, остановились в том месте, где совершалось массовое самоубийство. [21] Безжизненные сернистые воды Мертвого моря были подернуты дымкой. Пустынный ландшафт простирался рядом с ними, как скорпион, поджидающий добычу.

– А третью бутылку я принесла вот для этого, – сказала Шерон, выливая ее себе на голову.

21

В 66 г. зелоты подняли восстание против Рима и заняли крепость Масаду. В 74 г. римляне осадили крепость, и около тысячи зелотов, чтобы не попасть в плен, покончили с собой, бросившись со скалы. (Прим. перев.)

Рассмеявшись, Том отнял у нее бутылку и полил себя остатками воды. Они стали бродить по руинам крепости. Том ожидал услышать эхо прошлых времен – крики людей, проклятия в адрес имперского Рима, – отголосок последнего сражения воинственного иудаизма, но в руинах царила полная тишина.

Вниз они спустились в вагончике канатной дороги.

Шерон запечатлела на фотопленке первое купание Тома в Мертвом море. Он специально для этой цели привез с собой газету, чтобы, как принято, читать ее, плавая на спине. Мертвая вода была вязкой, минеральные испарения раздражали глаза. Он зажмурился и расслабился.