Ремесленный квартал

Кошовец Павел Владимирович

Поначалу, понявший смысл действий «тёмного» наёмник ошарашено отодвинул от себя гоблина на вытянутых руках, будто ядовитую змею и чуть ослабил хватку. Но затем его багровое отвратительное лицо с кровавыми царапинами исказила злорадная ухмылка.

— Что, гадёныш, хотел меня сделать своими нечестивыми шаманскими штучками? — его рожа резко приблизилась, исказилась гневом и ликованием. — Но со мной это не пройдёт!

Худук и сам уже понял, что его ментальный удар пропал даром — слишком хороший оберег от «тёмной» магии носил наёмник. И попытался воздействовать на отдельные части тела, внутренние органы — где-то же должно быть у этого чудовища слабое место! Но темнота опередила его.

* * *

Его окружали багровые, как при зареве пожаров тучи,

он шёл сквозь них, будто сквозь туман. Чуть-чуть было больно. Так, немного. Терпимо, одним словом. Уж ему было известно, что такое настоящая боль. Когда тело цело, а внутри горит огонь, погасить который не в силах галлоны алкоголя. Лишь кровь частично может отвлечь. Но и её должно быть… изрядно, чтобы залить глаза. А себя, между прочим, он числил одним из самых крупных и сильных людей.

И вообще, будущее за большими людьми, те, кто меньше двух метров — божьи недоразумения. Поэтому и мир он делил не на «светлых» и «тёмных». И в сферу его интереса и внимания, помимо редких людей, естественно, попадали… всего лишь тролли, в силу своих природных размеров пересёкшие заветную метку в два метра. Ну, говорят, ещё драконы отличаются нешуточными размерами. Но пока что он ещё не встретил ни одного разумного, видевшего их. Да и как согласиться с этим, ведь они — всего лишь огромные летающие ящерицы. Этак недолго и слона причислить к значительным существам (в ущерб всем мелким народам, как то: гоблины, гномы, эльфы, орки… м-да, а тут попадаются достойные экземпляры). В общем, была у него нездоровая тяга ко всему большому. Вон даже в родовом замке не было ничего маленького (видно, предки тоже болели этим недугом): и камин, и мебель, и помещения, и слуги, а о дружине вообще лучше не вспоминать — таких «красавцев» нужно было поискать во всём Вербаре… Вот он откуда… Точно, граница с соседним Агробаром…

Он вышел из одной плотной тучи, до следующей было шагов десять, и в этом промежутке его накрыл дождь. Солёный. Он посмотрел на свои крепкие руки и увидел, что они все в красном. И растерялся. Не поймёшь, что хуже: находиться в вязком, душащем и слепящем тумане или ходить под кровавым дождём…

Он почувствовал, как заклокотало в горле недовольное сердце, зашевелилось, зажатое в трахее в поисках свободы. Или хотя бы обратного пути в грудь.

Он попытался поднять руку, чтобы таким образом — пальцами — помочь сердцу вернуться на своё законное место… Возможно, перед этим поднести его ко рту, попытаться слегка обогреть дыханием, но неожиданная боль прострелила его насквозь, и он открыл глаза.

Когда мутная плёнка истаяла, он увидел высокий потолок. Белый меловой. Справа шла стена. Тоже белая… Дракон! Где он?!

Чуть повернул голову влево, на знакомый негромкий звук, ворвавшийся неожиданно в уши… И облегчённо выдохнул: там на стуле с высокой спинкой, опёршись о стандартное пехотное копьё, дремал, а точнее, спал солдат с мантикорой на тунике. Его похрапывание он, собственно, и слышал.

Он с каким-то болезненным любопытством рассматривал бойца, вернее, ту его часть, которую мог увидеть — шея не желала дальше поворачиваться. Лицо было знакомое, безусое, молодое, в обрамлении каштановых завитушек. Осунувшееся и бледное, с запавшими подрагивающими под опущенными веками глазами — беспокойное что-то снилось. Кольчужный капюшон расползшимся блином покоился на наклоненном левом плече. А на порванной кое-где, какой-то неприглядно мятой тунике инородным цветом выделялись расплывшиеся бурые пятна… На память вновь пришли багровый туман и кровавый дождь. И, чтобы разогнать тиски чего-то неприятного, накатывающего, он раскрыл рот…

Вначале донёсся звук, похожий на карканье, а уж после пришли не очень артикулированные, но вполне внятные слова:

— Приснится же дрянь такая…

Помимо облегчения произнесённые слова имели ещё один эффект: боец на стуле дёрнулся, выпустил копьё и, спросонья потянувшись за ним, хлопнулся со стула.

Звук падения был приличным, а завершившее его болезненное «Ой!» не могло не вызвать улыбку. Но когда в поле зрения появилось обалдевшее лицо солдата, барон вновь был невозмутим. И строг — нечего спать на посту, даже если ты охраняешь безвольное тело командира. Двадцать

розог как минимум. Это в мирное время…

Солдат с криком: «Его милость очнулся!» выскочил за дверь… А его перекосило от воспоминаний. В голову, словно из дырявого помойного ведра хлынули образы: незапланированное возвращение в Агробар после непонятной истории с наёмниками, долгие, неожиданно пустые дни, нахлынувшая тоска и не очень эффективная борьба с депрессией по вполне известным схемам: пиво — вино, вино — пиво, всё время вино; отряд «тёмных» наездников в центре столицы, порвавший его десяток, очистительный огонь ярости, вновь появление недавнего знакомца, гнома — наёмника, спешившего в полк сообщить о нападении на его людей и едва не поплатившегося за это жизнью, также пересёкшись с уруками… Гарч!.. Это имя всколыхнуло его душу всей палитрой чувств: разочарование, боль, обида, надежда, ненависть… Потом всплыло перед глазами подозрительное затишье при въезде в полковой городок, хмурые молчаливые часовые… И проклятый самоуверенный Зелун, убийца его людей… Ночная безнадёжная схватка, отчаянный рывок в надежде покарать предателя. Взлетающий меч, приятные глазу и на вкус брызги, отлетающие от верного оружия… Всё. Тьма.

Чем всё закончилось?

Можно поставить вопрос иначе: где он? Или ещё точнее: в чьих руках?

Когда за дверьми послышался многочисленный торопливый топот, он словно заледенел, и, будто не в силах принять то, что увидит, прикрыл глаза…

Вошло не меньше пяти человек, но он чувствовал, что в дверях толпятся ещё. Остановились молча возле него.

— Барон, плохо выглядите, — прозвучал смутно знакомый насмешливый голос. Это не Зелун.

ВерТиссайя открыл глаза. И удивлённые брови полезли вверх. Рядом с его сержантом Гором находились капрал Бирон, давно переросший свои нашивки, но которого всё устраивало до такой степени, что он специально «угощал» своих непосредственных командиров, чтобы они не ходатайствовали за него; миниатюрная девушка — блондинка, явно дворянка и судя по наряду, наверняка амазонка и… троица странных наёмников, чей путь в своё время пересёкся с его: гном, которого он выручил от уруков, эльф и человек — самый опасный из них. Он-то и нарушил тишину. Барон заметил, как высокорождённый как бы незаметно толкнул товарища, на что тот невозмутимо и довольно громко продолжил, игнорируя укоризненный взгляд эльфа.

— А чего все ведут себя, как на похоронах? И вы, барон, не подыгрывайте им, — вполне серьёзно обратился он к лежащему. — Вы мне больше нравились, будучи балагуром и весельчаком, нежели неподвижной колодой. Очень тяжёлой, между прочим!

— Я сам себе такой не нравлюсь, — с трудом угрюмо проговорил вербарец. И от радости, что не видит ненавистного Зелуна или его кавалеристов, попытался изобразить улыбку — надо же, невзирая на беспомощность, хоть чуть-чуть соответствовать предлагаемому образу. Но, видимо, сама улыбка — это пока было из области нереального — судя по реакции окружающих. Сержант озабоченно нахмурился, девушка — ангелочек отвела в сторону холодные глаза, на лице наёмника — человека появилось кисло-скептическое выражение, у гнома — сочувствие. Ну а Бирон и эльф остались невозмутимы.

— А где ваш… здоровый… тролль? — неожиданно поинтересовался барон, стараясь сменить тему. — Надеюсь, с ним всё в порядке?

— Мы тоже надеемся, — немного погрустнел наёмник, с молчаливого согласия остальных взявший на себя роль ведущего разговор. — Он там, куда мы, собственно и стремимся.

— И куда это? — уточнил ВерТиссайя.

— В Ремесленный квартал.

— Ага… — вербарец задумался, перевёл взгляд на гнома, согласно в ответ кивнувшего. — А можно конкретней? — теперь глянул на подтянувшегося подчинённого.

Отчёт сержанта арьергардной полусотни на момент возвращения в полковой городок был предельно лаконичен, и ничего нового до определённого момента не нёс. А потом он, несмотря на поднявшийся в голове шум и возобновившееся постреливание — следствие хорошего удара — напряг слух и внимание. И вычленил главное, после чего обессилено прикрыл глаза, слыша через слово сдержанный голос — путешествие по городу его мало заинтересовало. А вот статистика по людям заставила чуть ли не заскрежетать зубами.