Ренегат
Шрифт:
Аарон Селестайн быстрым шагом покидает ударившийся в тихое гудение зал.
Пожухлый Лиам не сводит глаз с жучка в своей руке. Он хотел бежать, теперь у него ничего не получится. Думаю, он это понимает.
— Пора, — мрачно говорит он.
— Да. — подтверждаю я.
Мы дружно подводимся и, не торопясь, шаркаем к выходу в конце вереницы поникших ребят.
— У меня есть план. — шепчет Лиам, задевая мою руку. — Он сработает.
— Поздно. — отговариваю я.
— Ты со мной?
— Нет.
Понурившийся Лиам демонстративно отдаляется, молчаливо
На площади к Лиаму подбегает хрупкая девочка и набрасывается на него с распростертыми прощальными объятиями. Лилиан всего лишь двенадцать лет, но на свой юный возраст она довольно умная и находчивая.
— Привет, Харпер. — как колокольчик, звенит Лили и улыбается во все щеки.
— Привет, — говорю я.
— Хвостик. — смеется Лиам, дергая сестренку за косички. — Я просил тебя оставаться дома.
— Я хотела с тобой попрощаться. — дуется она.
Лиам что-то отвечает сестре, но я их не слушаю. Пытаюсь рассмотреть того, кто на противоположной стороне площади, жестикулярно подзывая, машет рукой. У меня недостаточно времени с кем-то встречаться, ведь другие сверстники ушли к стоящему за зданием администрации поезду, но изучив темное пятно, бегу к зовущему меня человеку.
В Котле есть только один знакомый, который, не стыдясь и не боясь строгого наказания, придет со мной попрощаться — это Хемстворд Эбернесс. Отец Люка работает инженером, и изготовляет дорогостоящую мебель. Влиятельных клиентов и друзей у него хоть отбавляй, преимущественно знатных и богатых. Поэтому эта озорная шалость ему простится, как и та, что он дружил с моей семьей.
Последний раз мы виделись два года тому, когда он принес мне вещи Люка. Несколько раз мы пересекались на улице взглядом, но не разговаривали. Странно, но Хемстворд не выглядит убитым горем и, кажется, ни единого дня не тосковал по единственному сыну. Сейчас он тоже спокоен и даже неуклюже улыбается.
— Здравствуй, Харпер. — говорит Хемстворд, обнимая меня. — Как ты? Как себя чувствуешь?
— Со мной все хорошо. Спасибо, что спросили.
Хемстворд по-настоящему дружил с моим отцом. К тому же, он не отвернулся от нас после его смерти, а ко мне относился, как к родной дочери и почти не ругал меня за то, что я посреди ночи прибегала к Люку, лишь напоминал, что в темное время суток — комендантский час.
— Прости, что мы так редко виделись… — дрожащим голосом извиняется Хемстворд.
— Я все понимаю. — отвечаю я, наблюдая, как он вытирает глаза, словно их заливают слезы.
— Если встретишь Люка, скажи ему, что я люблю его и горжусь им.
— Прошло два года, я не знаю…
— Знаешь! — отрезает Хемстворд. — Тебе ли не знать, какой Люк! И я знаю, что ты не допускала подобных мыслей.
— Я передам. Не беспокойтесь. — уверяю я, понимая, что Хемстворд прав. Я два года ждала
Раздается первый предупредительный гудок — до отправки поезда остается ровно шестьдесят секунд.
— Надо прощаться. — торопит меня Хемстворд.
— Угу, — киваю я, обнимая собеседника.
— Береги себя. И береги Люка.
— Хорошо.
Хемстворд отпускает меня. Я мчусь к администрации, затем сворачиваю за угол. Конечно, есть заранее приготовленный путь к платформе, но когда ежесекундно звучат сигналы, оповещающие о скором отбытии, можно и воспользоваться короткой дорогой. На платформе стоит длинный, как растянувшийся дождевой червяк, поезд с черной лоскутной обшивкой. Его переливчатая облицовка означает, что поезд направляется в Департамент-2.
Поднимаюсь на платформу. Дверь вагона закрывается, и я успеваю заскочить в последний момент.
Глава 2. Поезд-беглец
Вечером, накануне своей смерти, отец зашел в мою с Касс комнату. Дрова хрустели в печке, а на пол падали длинные тени. Я, ни о чем не подозревая, сидела на кровати, закончив расчесывать влажные волосы. Отец сел рядом. Я помню на нем была серая рубашка и черные старые штаны. Он внимательно посмотрел на меня. Я видела: отец был чем-то озадачен. Небрежно улыбнувшись, он сказал, что любит меня, и протянул руку. На его длинных худощавых пальцах лежало что-то круглое. Я присмотрелась.
— Безделушка, — поспешно оправдался отец, — ничего особенного.
В его голосе слышались грусть и сожаление. Он еще никогда не говорил настолько тихо и боязно. Думаю, тогда ему было стыдно: ему всегда хотелось дать мне чего-то большего, чем кусок металла.
Я взяла подарок, который оказался темным, холодным и немного тяжелым. В полумраке подарок было не рассмотреть, поэтому я провела по поверхности пальцем: она была неровной. Я почувствовала в двух кругах три изогнутые линии, составлявшие треугольник, но они не касались друг друга. Я не понимала, почему именно треугольник и означает ли он что-то.
И сейчас не понимаю. Сижу у окна и верчу кулон. Наверно, глупо искать смысл там, где его изначально не было.
Я успела на поезд. Заскочила в последний момент, двери чуть не прищемили мне руку.
Сидя в мягком кресле, даже не чувствую, что поезд, предназначенный для доставки детей в Департамент-2, движется. Должно быть, он уже приблизился к вратам, открывающимся несколько раз в год: когда вывозят металл и в торжественный День Сбора. После того, как поезд заедет на территорию Департамент-8, врата снова закроют. Но я этого не увижу. Стекло окна снаружи обтянуто тонкой, но непроглядной пленкой. Через нее совершенно ничего не видно и даже не проникает солнечный свет. В вагоне светит пять лампочек, поэтому светло, как средь белого дня.