Рерайтер

Каталкин Василий

— Что это за хрень? — Спрашивает Гарик смотря на полиэтиленовый мешок, в котором можно было видеть белые хлопья порошка.

— Это моностеарат глицерина, — отвечаю ему.

— Что? — Продолжает он упорствовать в своем «невежестве» — Можешь как-то по-другому назвать?

— Запросто, — улыбаюсь я, — у него есть и другое название — дигидроксипропилоктадеканоат, можешь его и так называть, специалисты поймут, если они действительно специалисты.

Гарик на минутку замирает, пытаясь вникнуть в набор, не связанных друг с дружкой, слогов и, наконец, приходит к правильному

выводу:

— Нет, прежнее название мне нравиться больше. А зачем оно здесь?

— Зачем? — Чешу затылок и начинаю объяснять. — Видишь ли, в лаборатории будут работать с электроникой, которая очень чувствительна к статическому электричеству. А мы чтобы выделить чистую зону использовали полиэтилен, который как раз и есть основной источник этой статики, поэтому и вынуждены теперь использовать моностеарат глицерина, чтобы избавиться от этой беды.

— А я слышал, — начинает умничать научный сотрудник, — что со статикой можно бороться другими методами.

— Можно, — подтверждаю его слова, — но те методы не достаточно быстрые, зато достаточно трудоемкие, а здесь дёшево и сердито.

— А это? — Гарик легонько пинает мешок. — Здоровью не повредит?

— А ты мороженое любишь?

— Причем здесь мороженое? — Товарищ начинает подозревать, что сейчас услышит нечто неприятное.

— Так это вещество используется в нём в качестве эмульгатора, — улыбаюсь я, — и взяли мы его с фабрики совершенно бесплатно, так как у него закончился срок годности. Для производства мороженого его использовать нельзя, а нам в самый раз.

— Понял, — кивнул Гарик и, сделав вид, что чем-то занят, попытался сбежать.

— А ничего не получится, тебя Троцкий не просто так сюда прислал, — смеюсь я и киваю на пятидесяти литровый бак с водой, в которую был опущен нагреватель, — подключайся, эту «хрень» еще как-то растворить надо.

С этого дня это вещество иначе как «хрень» не называли, так и говорили: — Здесь надо сначала хренью обработать.

* * *

Вот мы и дожили до счастливого момента, август, сейчас в МИЭТ «сенокос», идет интенсивный отбор абитуриентов в студенты, а у нас работает «приемная комиссия». Стольников, тот самый гигант, которого я встретил в первый день работы в лаборатории, сейчас ходит по чистой зоне с кониметром, прибором для измерения количества пыли, и с его помощью формирует пробы воздуха. Гарик же, как непосредственный участник борьбы со статикой, шныряет с другим прибором, измерителем электростатических потенциалов, всюду сует его датчик и не спускает глаз со стрелки, которая стоит не шелохнувшись.

— Ну что? — Не выдерживаем мы, когда гигант оторвался от микроскопа, где подсчитывал количество пылинок в пробе.

— Сейчас, — отмахнулся он от нас и полез в справочник с таблицами, после непродолжительных расчетов облегченно выдохнул, — четыреста двадцать пылинок на литр.

— Вот это чистота? — Восхитились работники лаборатории.

— Не такое уж и достижение, — хмыкнул Троцкий, — я слышал, на производстве микросхем добились чистоты в триста пылинок на литр в чистой зоне.

— И у нас столько же будет, — обнадежил я его, — фильтры еще не успели основательно почистить зону, скоро концентрация пыли еще снизится, главное

чтобы все соблюдали правила входа туда.

— На сегодня всё, — объявил Валерий Ефимович, — а завтра начинаем экспонирование первой партии образцов…

Но тут по лаборатории разносится грохот, это электрик, который устанавливал дополнительное освещение, не удержал равновесие и ухнул с высоты вместе со стремянкой. Сам он каким-то образом извернулся и умудрился приземлиться без видимых последствий, только ногой попал между двух последних перекладин, а вот стремянка, накренившись, рухнула на полиэтиленовую пленку, которая отделяла чистую зону от всего помещения лаборатории, и пробила её, проделав изрядную дыру.

— Ё… твою… — выругался Троцкий, хотя раньше за ним любовь к крепким выражениям не наблюдалась. — И тут же орет раненым зверем,– Замри идиот!

Это электрик, оказавшись в неприятном положении, пытался освободиться от стремянки, толкая ее от себя и тем самым способствуя расширению дыры.

Я кидаюсь к аптечке, выхватываю из неё рулончик пластыря, хватаю стул, и кидаюсь к месту «аварии» — надо быстро закрыть порыв, пока находящийся под небольшим избыточным давлением воздух ещё только начал покидать зону, а то иначе придется начинать все сначала. Минут через десять место аварии в первом приближении заклеили, но это не все, теперь надо подождать, когда найдут еще рулончики пластыря и переодевшийся сотрудник пройдет в чистую зону, чтобы совместными усилиями дополнительно проклеить изнутри стыки пленки и восстановить подобие герметичности. А электрик так и не понял в чем его вина, по его мнению, все было с точностью до наоборот, это мы виноваты, что он пострадал:

— Развели тут, понимаешь, всякие «зоны» шагу не сделать, да еще и матерят ни за что.

Уставший, но довольный тем, что удалось избежать последствий «несчастного случая», тащился в общежитие, уже вечерело, и я уже был весь в мечтах о том, как рухну на кровать и «вдарю по сну». Чуть в стороне, на скамейки дворика, который образовался между корпусами общежития, крутились претенденты на обучение в институте. Некоторые галдели радостно, видимо у них с вступительными экзаменами был полный порядок, некоторые же наоборот имели грустный вид, у них дела были не столь хороши.

— Андрей? Климов! — Отвлекает меня от мечтаний о постели голос.

Хм, а ведь это Собко Николай, или как он часто себя называл на украинский манер Никола. Мой знакомый по прежней школе. Это значит, что где-то здесь должны крутиться и остальные. И точно, подойдя ближе, увидел сидящих на скамейке старых знакомых.

— Климов, ты специально это сделал? — Тут же получаю претензию от Светки.

— Что? — Не понимаю, какие конкретно ко мне претензии.

— Ты сказал, что в МИИЭТ легко поступить.

— Ничего подобного я не говорил, — отметаю обвинения, — наоборот сказал, что здесь обращают внимание на хорошее владение математикой и физикой.

— Но ты сказал, что здесь проходной бал двадцать один.

— Был в прошлом году, и сразу предупредил, что в этом году выше, но вы почему-то решили пропустить это мимо ушей.

— Да какая разница, какой тут проходной бал, — в сердцах махнул рукой Никола, — мы вообще на первых экзаменах срезались.

— То есть как? — Удивился я — Даже на тройку не нарешали?