Решающее лето
Шрифт:
— Я помню, — воскликнула Наоми и неожиданно засмеялась, — как Хелена однажды сказала мне, что умывается снятым молоком, чтобы чувствовать себя римской императрицей.
— Если на то пошло, то она и была римской императрицей, — воскликнул Филд. — У нее было платье алого цвета…
— О, да, да! Ты называл ее Помпеей. Помните, Клод? Она действительно была в нем похожа на знатную римлянку.
— Мне пора домой, — сказал я.
Филд вскочил.
— Ты не возражаешь, если я провожу тебя?
На это трудно было возразить.
— Мы увидимся с вами до… до?.. — Наоми мучительно покраснела.
— Не думаю. Я на днях уезжаю на север Англии.
— Навестите нас, если сможете. Пожалуйста. — Она протянула мне руку. — Благодарю вас, Клод. Джонни, ты надолго?
— Минут на двадцать, не больше, дорогая. Ложись, не жди меня.
— Да, я, пожалуй, лягу. Я так устала. Сама даже не знаю отчего.
Филд шагал со мной рядом по пустынному тротуару. Деревья от падавшего на них лунного света казались салатно-зелеными, горбилась, уходя вдаль, сверкающая мостовая. Вдоль нее через определенные интервалы светились фонари ремонтных бригад, и ближайший из них напоминал огромную алую грушу с янтарной сердцевиной.
— Думаю, мы больше уже не увидимся, — промолвил Филд. — И разумеется, больше не будет случая поговорить.
— Кто знает?
— Ты не захочешь. Вот почему я намерен сказать тебе все сейчас. Свернем? Тебе в эту сторону?
Я вспомнил вечер, когда я вот так же шел с Джонни Филдом, еле сдерживая душивший меня гнев. Это было после того, как я случайно услышал его слова, сказанные в баре какой-то девчонке: он похвастался, что в него влюбилась старуха. Это было первое предательство Джонни.
Казалось, он угадал мои мысли.
— Похоже на тот вечер, да?
— Какой вечер?
— Вечер в пивной, когда ты услышал, что я сказал одной дурехе.
— Это было давно, — ответил я, почувствовав безмерную усталость и желание поскорее добраться до постели и лечь.
— Тогда я не оправдывался. Да и глупо было оправдываться, хотя я мог бы. Ведь не все, что я говорил тогда, было неправдой.
— Что ты хочешь сказать?
Он медленно вышагивал рядом, как всегда, слегка подпрыгивая и глядя себе под ноги.
— Я уже тогда понял, что Хелена слишком серьезно относится ко мне. Вернее, я почувствовал это.
— Для Хелены ты был сыном, вернее, чем-то вроде любимой игрушки, котенка или собачонки, — сказал я с явным намерением задеть его.
Он резко повернулся ко мне.
— Возможно. Может, ты и прав. Но перед моим отъездом в Корнуэлл она предложила мне жениться на ней.
Удар был нанесен так неожиданно, что я буквально застыл на месте.
— Что ты сказал?
Мы стояли под фонарем. Его яркий свет пронизывал насквозь густую листву платана, делая ее почти
— Она предложила мне жениться на ней, — повторил он.
Я крикнул, что это ложь. Он медленно покачал головой, и слабая улыбка, затаившаяся в уголках рта, стала шире.
— Нет, я не лгу. Но не думай ничего дурного. Ничего не было.
— Чего не было? О чем ты говоришь?
— О том, что она вовсе не относилась ко мне как к сыну. Здесь она была вполне откровенной. Она считала, что ей будет удобней заботиться обо мне, если мы поженимся. Она так и сказала мне.
— Ты лжешь, — снова повторил я.
— Нет, клянусь, это правда. Я никогда бы не рассказал тебе этого, если бы мне не надоело постоянно чувствовать себя виноватым. Ты чересчур легко судишь людей, Клод. Едва ли кому понравится вечно чувствовать себя сутенером. Чаша терпения в конце концов переполнится.
— Я знал Хелену, — сказал я. — Знал, как самого себя, и знал, как она относилась к тебе, да простит ее бог.
— Зритель, — авторитетно изрек Филд, — иногда многого не видит, особенно если сидит на галерке. Почему ты решил, что знаешь все? Я говорю тебе — и ты должен мне верить, — она просила меня стать ее мужем. — Он умолк. — Она написала мне письмо.
— Я поверю тебе лишь тогда, когда увижу это письмо.
— О, разумеется. Но у меня его нет.
— Я так и знал. — Ярость душила меня, и я едва различал теперь его лицо. Мертвенно-бледное, оно прыгало перед моими глазами.
— Я уничтожил его, потому что она велела. Я получил его с четырехчасовой почтой, она послала его на адрес конторы. А в половине пятого позвонила, сказала, что, должно быть, сошла с ума, и велела уничтожить письмо. Я так и сделал. Хорош бы я был в твоих глазах, если бы сохранил его.
— Этого письма не было, — медленно сказал я, — и она не звонила тебе в контору. В этой истории все с начала до конца ложь.
Он вздохнул.
— Ты не поверишь, как мне неприятно рассказывать тебе все это. Я знаю, тебе трудно примириться. Это опрокидывает все твои представления о Хелене, не так ли? Да отчасти и обо мне. Хотя я понимаю, что последнее не так уж важно. Так вот, Хелена была просто-напросто влюблена в меня. Сам не знаю почему, — добавил он со своей отвратительной манерой иронизировать над самим собой. — Влюблена, как это случается со всеми. Я не утверждаю, что она сама сознавала это. Я даже уверен, что нет. Но это не меняет дела. Меня все это поставило в чертовски трудное положение. И во имя простой справедливости попытайся понять.