Ревизор: возвращение в СССР 29
Шрифт:
Вернувшись домой, закрылся у себя в кабинете и разглядывал монету некоторое время, прежде чем спрятать в тайнике. Любая антикварная вещь имеет ценность, только если есть подтверждение её подлинности. Так может, мне сразу и показать специалисту своё приобретение? Черный рынок есть черный рынок. Мало ли что… Чтобы потом не было мучительно больно за бездарно потраченные деньги…
Решил обратиться к Ивану Алдонину. Уж у них-то в институте наверняка есть специалисты, которые в старых монетах разбираются.
— Вань, можно тебя? Дело есть, — поманил я его к себе в квартиру,
Показывать Ивану свою покупку не стал, хотя, уверен, он и сам хоть немного, да разбирается. Просто зачем ему знать, что это я для себя ищу специалиста?
— Можно поговорить. Специалисты есть, и нормального человека среди них отыскать смогу, — задумчиво ответил он. — Тебе когда надо?
— Ну, как только, так сразу.
— Понял, — усмехнулся он. — Поговорю…
Проводил его, поблагодарив заранее.
Глава 18
Москва. Квартира Ивлевых.
Отправил Ивана, и тут вспомнил про прослушку… Вот же блин… Вбил себе в голову, что нельзя свои дела по группировке обсуждать в квартире, вот и не обсуждаю, а про всякую бытовуху и позабыл. Тут же тоже есть нюансы… Хоть вообще в квартире ни о чем не разговаривай… Воскресенье, к тому же, еще и расслабился.
Прокрутил нашу с Иваном беседу в голове — вроде бы, ничего такого особо опасного не сказал, на что КГБ мог бы возбудиться. Ну, монетки собираю. Ну, понадобился мне специалист, что не будет болтать о моей коллекции, чтобы криминальный элемент не пришел квартиру грабить. Так и сказать сразу можно, если кто спросит, имею право подобного опасаться. И я же не говорил, что в коллекции есть золото или серебро… А только оно и заставляет органы сейчас возбуждаться. Если кто что спросит — редкие трехкопеечные монеты СССР я собираю. Надо, кстати, выделить некоторую сумму, да купить с десяток этих монет, чтобы на видном месте лежали. Пусть кто-нибудь попробует предъявить претензии за сбор того, на чем есть герб СССР… Идеологически неверно это будет, товарищи… Так что, вроде, пронесло. Но в будущем надо быть бдительнее… И про эксперта, что Иван найдет, уже ничего в квартире не обсуждать. А Ивана предупредить, что если кто спросит, не просил ли я его найти такого человека, то чтобы сказал, что я просил, но он найти не смог. Мол, никто не интересуется трёхкопеечными монетами СССР в его институте. Недостаточно давно выпущены, не их профиль.
Где-то после обеда к нам зашли Брагины. Мальчишкам надо было скоро спать и Галия предложила нам с Костяном посидеть с ними во дворе. Девчонки быстренько одели нам детей и выпроводили нас на улицу.
— Поговорить без свидетелей хотят, — пояснил я недовольному Костяну в лифте.
— Да это понятно, — ответил он. — Могли бы просто закрыться в комнате…
Мы вышли на улицу, и сели на лавке у моего подъезда. А у четвёртого подъезда спиной к нам сидел Линин патлатый Трубадур и пел совершенно хулиганские куплеты про советскую действительность,
Мы переглянулись с Костяном и стали прислушиваться. Исполнив несколько куплетов, доморощенный критик советской власти решил сделать перекур.
— Вот же идиот, — покачал головой Брагин. — Разве можно такое на весь двор орать? На пятнадцать суток упекут и весь разговор…
— Это на первый раз, — заметил я. — А не угомонится, может и под фанфары на зону загреметь.
— Может… Опять Лина одна останется… В следующий раз, наверное, уже клоуна из цирка сразу приведёт… Во всем раскрасе, с красным носом…
Тут из подъезда вышли Белый с Малиной и поздоровались за руку с Трубадуром. Рома, увидев нас, помахал рукой, и я решил присоединиться к ним, пока концерт опять не продолжился. Я поднялся с нашей лавки, Костян последовал за мной, и мы перешли к соседнему подъезду.
— Здорово, мужики, — поздоровался я и сразу предупредил, что у нас мелкие засыпают. Стал так, чтобы их хорошо видеть во время разговора.
— Паш, если что, мы этого парня не знаем, — смеясь, показал на Трубадура Серёга. — Павел у нас в Комитете комсомола на заводе работает.
— Виктор, — приподнявшись, протянул мне руку Линин новый друг.
— Павел, — представился я. — Это тоже наш сосед из первого подъезда, — показал я на Костяна.
Они познакомились. Виктор стал прикалываться, что у нас дети одинаковые с Костей. Пришлось объяснить, что оба мои.
— Вить, а как твоя фамилия? — спросил я, пытаясь припомнить по его внешности, не станет ли он в будущем известным рок-музыкантом. Хотя, я не фанат этого движения, чтобы знать все отечественные рок-группы, все их составы и всех их авторов…
— Еловенко, — ответил он. — А что?
— Нет, ничего, — ответил я. Фамилия его мне ничего не сказала. Или он возьмёт в будущем псевдоним, или будет выступать в самодеятельности в какой-нибудь колонии под своей фамилией, но с другим репертуаром, с которым не прославишься. — Хороший у тебя голос, и играешь ты здорово… Только, нафига ты тексты такие выбираешь? Это, кстати, чьи произведения?
— Мои, — насупился он.
— Блин, ну ты же талант! — искренне расстроился я. — Зачем тебе всё это? Хочешь в колонии оказаться за дискредитацию советской власти? По острию ножа, ведь, ходишь! Ты, кстати, где работаешь?
— Грузчиком в хлебном магазине, — немного смущаясь, ответил он.
— А образование у тебя какое?
— Киномеханик я.
— Его в клуб к нам взяли бы, — подсказал Серёга.
— Угу, и в агитбригаду к нам, — хмыкнул Малинин.
— Ещё чего? — посмотрел на нас всех, как на ненормальных, Еловенко.
— Тебе отличное предложение, кстати, парни сделали, — поддержал я друзей. — Или ты сейчас остепенишься и не будешь афишировать своё антисоветское творчество. Или сядешь. Уговаривать тебя перестать это делать никто не будет, посадят и всё. А в колонии тебе никто не позволит этим твоим творчеством заниматься, будешь перепевать песни военных лет и патриотические. Никуда не денешься… Будут перевоспитывать…