Ревизор: возвращение в СССР 29

Винтеркей Серж

— Да я побольше вас всех патриот! — вскочил он. — А вы молчите все, слабаки! А самим мои песни нравятся!

— Тише, дети спят, — сделал я ему замечание. — А насчёт твоего патриотизма… А в чем конкретно он выражается? Песни петь, в которых высмеивается собственная страна? Ну, так себе патриотизм… Разве что если ты хочешь, чтобы советские люди перестали верить в свою страну и сами ее разрушили.

— Да не хочу я разрушать свою страну! — уже тише прорычал он, — просто вот все это… уже так достало… почему я должен молчать?

— Что достало? Что ты, если за

ум возьмешься, можешь директором завода стать или депутатом? По возрасту в космонавты уже поздновато, но эти пути тебе не закрыты… Знаешь, насколько тяжело достичь такой позиции в США, если у тебя нет богатых родителей, что поддержат тебя деньгами и связями на этом пути? Хочешь, чтобы и у нас также было? Или ты искренне считаешь, что платная медицина, как в США, сделает жизнь наших граждан намного лучше? Вот у тебя лично, с твоими заработками, найдется пару тысяч рублей на лечение сложного перелома ноги в платной клинике? Если завидуешь американцам, то подумай о том, что так они и живут… А квартиру ты свою, небось, тоже хочешь в кредит покупать, как в Америке, и потом тридцать лет его банку возвращать, вместо того, чтобы бесплатно от государства ее получить для своей семьи? Этот строй ты хочешь подвергнуть опасности, заставив смеяться советских граждан над собственной страной?

Возможно, парень о чем-то и задумался бы. Но этот момент Белый выбрал, чтобы неудачно пошутить:

— Не хочет он бесплатную квартиру получать… Он лучше бесплатно будет жить в Линкиной квартире…

— Да пошли вы! — сорвался Виктор с места. Какой-то подростковый максимализм не позволял ему увидеть жизнь в оттенках серого, он видел жизнь только в чёрном или белом цвете. Так и не найдя, что мне возразить, он использовал предлог для обиды в словах Белого, и пошёл в сторону нашего подъезда.

Господи, мужику уже тридцатник, а инстинкт самосохранения до сих пор не включился, — с сожалением думал я, наблюдая, как он скрылся у нас в подъезде.

Я посмотрел укоризненно на Белого. Тот смущенно пожал плечами, мол, не удержался, встрял.

— У него определённо есть талант, — задумчиво проговорил я. — Только надо направить его в мирное русло.

— Сразу видно, что ты в Комитете комсомола работаешь, — заметил Малина. — Так доходчиво объяснил, всего в нескольких фразах, где он не прав. Я ему тоже пытался говорить, но он меня быстро в нашем споре на лопатки положил.

— Любому делу учиться надо, — уважительно добавил Белый. — А воспитательному тем более.

Они пошли к себе, а мы с Костяном вернулись на лавочку у своего подъезда. В окне увидел высматривающую нас Галию, потеряла нас, что ли? Помахал ей, чтоб не волновалась. Мы посидели ещё минут пятнадцать и мальчишки начали просыпаться. Чем они старше становятся, тем меньше спят на улице.

У нас на кухне уже накрыт был стол. Нас с Костяном девчонки кушать посадили, а сами детьми занялись.

Когда Брагины ушли, где-то через час, сел немного поработать. Потом остаток вечера занимался детьми, играл с ними в большой комнате, пока Галия домашними делами занималась. Потом купали мальчишек… Спокойный семейный

вечер получился.

Засыпая, всё же добросовестно пытался вспомнить, был ли в семидесятых-восьмидесятых такой неформатный музыкант Виктор Еловенко? Может, бороду отрастил с годами и выступал с какой-нибудь рок-группой, вот я его и не узнаю? А фамилии участников, когда они в составе группы, только фанаты знают. Не мудрено, что не могу его вспомнить, я больше классиков рока слушал. «Pink Floyd», «Rolling Stones»… Очень уважаю «The Rasmus», жаль, их ещё нет. Как и отечественных музыкантов, кого любил слушать… «ДДТ», «Арию», «Алису»… Цой жив и все такое. Эх… Не хватает…

А может, он, всё-таки, допелся? Угодил в колонию или за сто первый километр? С его упертостью, возможно, он вообще петь бросит, чем начнёт петь «Широка страна моя родная»…

А если его попытаться образумить? У него же объективно есть талант. Голос богатый, слух прекрасный, сочиняет ладно… Ему надо-то просто начать уважать свою страну, да поменять репертуар. С таким голосом дело пойдет. Можно подсказать ему писать тексты без политики, про героев войны, например, про тех же женщин-снайперов. С таким репертуаром ему без проблем разрешат создать свой коллектив и выступать.

Правда, весь вопрос в том, насколько можно образумить того, кто с Линой связался и отношения строить пытается… Хотя, чужая душа — потёмки. И Иван, и Гриша, вроде, очухались и живут нормальной жизнью…

И что я так распереживался из-за него? Ну, подумаешь, талантлив. Земля русская — талантами богата. Хотя и понимаю почему. Конкретно этот талант пытается угробить себя прямо перед моим носом. Обидно же, а натура у меня деятельная…

В понедельник пораньше созвонился с прорабом Жуковым, чтобы договориться с ним о встрече. Хотел познакомиться и обсудить, когда и что у нас по официальному плану строительства и когда он может съездить с нами на место?

Евгений Семёнович сообщил, что у них планёрка с утра, договорились с ним о встрече на одиннадцать утра.

Потом звонила Латышева с радио, предупредила, что завтра выйдет передача с моим участием. Что-то это уже перестало так волновать, как раньше. Даже не буду говорить никому об этом, кроме Румянцева.

* * *

Москва. Горный институт.

В понедельник Диана отправилась на занятия в институт к началу первой пары, чтобы не пропустить появление Малюгиной после болезни.

Староста группы Вася Девяткин сразу подошёл к Малюгиной, только она появилась в группе.

— Зой, как так получилось, что твоя бабушка растит твою дочь, а ты даже не помогаешь?

— Какую дочь?! Снова, что ли, эту шарманку решили завести? Не хватило мне ваших ходоков на выходные, думаете? Вы с ума тут все посходили, что ли? — возмутилась Малюгина. — Нет у меня никакой дочери! И бабушки нет! Обе бабушки умерли, когда я ещё в школе училась!

— Я не знаю, что за бабушка тебя искала, — недовольно ответил староста, — родная или двоюродная. Но так поступать с ребёнком, как ты, это недостойно.