Рейд в опасную зону. Том 2
Шрифт:
— Отдыхает или боится? — не унимается тот, поднимая бровь.
Клава смеётся и наклоняется ко мне.
— Не обращай на него внимания. Он так всегда.
Смех за столом становится громче. Гусев наклоняется к Свете и шепчет что-то, отчего та краснеет.
Колесников явно довольный собой, снова поднимает кружку.
— А ведь хорошо живём, товарищи! Сегодня — пир горой, завтра — в бой. Ну разве не прекрасно?
Клава качает головой.
— Ох, Колесников, вот ты тут остришь, а кто потом ваши
— С такими руками, Клавдия Петровна, — отвечает он, демонстративно оглядывая её, — я готов ранения получать хоть каждый день.
— Осторожнее с желаниями, — парирует она, поднимая бровь. — Могут и исполниться.
Такая беседа вносит лёгкость в вечер.
Несмотря на тяготы прошедших дней, сейчас кажется, что все беды остались далеко за порогом столовой. Гусев, Света, Колесников, Клава — каждый из них становится частью этого уютного момента, который невозможно забыть.
Сейчас и здесь — кружка компота, шутки Колесникова и тёплое присутствие Клавы. Возможно, именно такие моменты делают нас сильнее.
Мы с Клавой выходим на улицу. Вдруг она прижимается ко мне, вся дрожит.
— Вернулся, — её голос звучит мягко, но глаза горят. — Живой, слава Богу.
И я понимаю, как ждала, как переживала она за меня.
— Всё хорошо, Клава, — говорю я, чувствуя, как сердце сжимается. — Пойдём ко мне, поговорим.
Заходим ко мне.
В палатке темно, я включаю тусклую лампу. Клава садится на раскладушку, оглядывая спартанское убранство в палатке.
— Уютно у тебя, — говорит она, тихо.
— Спасибо, — отвечаю, пододвигаясь ближе. — Но знаешь, уют принесла с собой ты.
Она смущается, но не отводит взгляда. Её пальцы находят мои. Слова лишние. Ночь горячая, звёзды за брезентом палатки кажутся ближе, чем когда-либо.
Всё начинается с невинного жеста — она кладет ладонь на мою руку. Кажется, её прикосновения обжигают, но одновременно дарят странное успокоение. Я вижу, как дрожат её пальцы, и не выдерживаю — прижимаю её к себе так, словно боюсь, что кто-то вот-вот заберёт её.
Она не отстраняется, лишь крепче прижимается, её голова уткнулась в моё плечо. Я чувствую, как бьётся её сердце — быстро, как у загнанной птицы.
— Ты знаешь, что это неправильно, — шепчет она, её голос дрожит, выдавая внутреннюю борьбу. — Если кто-то узнает…
— Пусть узнают, — тихо отвечаю я, проводя пальцами по её волосам. — Сейчас это неважно. Только ты и я.
Выключаю в палатке свет.
Всё кажется неправильным и одновременно совершенно естественным. Её поцелуи солоноватые от слёз, но это не имеет значения. Она тянет меня за собой, будто стремясь доказать себе, что это реально.
В комнате стоит полная тишина, нарушаемая лишь шорохом ткани и тяжёлым дыханием.
Её руки, такие уверенные
В эту ночь она другая — сильная, смелая, но в её глазах я всё ещё вижу тень той самой Клавы, которая скрывала свои чувства под маской спокойствия.
Мы словно растворяемся друг в друге, не замечая времени.
Каждый миг становится вечностью, каждая эмоция — вселенной.
Я не могу насытиться её близостью, её дыханием у самого уха, её шёпотом, который звучит так завораживающе.
Это ночь, когда мир сужается до одного — до двух тел, двух душ, которые, наконец, нашли друг друга…
А потом наступает утро.
Первые лучи солнца пробиваются через брезент палатки, лениво растекаются на полу, на котором мы спали…
Я открываю глаза и вижу её.
Клава уже на ногах, собранная и спокойная, будто всё, что произошло ночью, было лишь сном. Её волосы небрежно спадают на плечи, а губы, всё ещё припухшие от поцелуев, изгибаются в лёгкой улыбке.
— Доброе утро, — говорю я, чувствуя, как что-то внутри сжимается.
Её взгляд устремлен на меня, но в нём уже нет той мягкости, что ночью. Теперь это взгляд женщины, которая приняла решение.
— Доброе, — отвечает она и, отворачивается. — Тебя вызывают к командиру.
Я сразу напрягаюсь, пытаясь понять, что это значит.
Почему именно сейчас?
Клава, кажется, специально избегает моего взгляда, тщательно разглаживая невидимые складки на своём халате.
— Кто сказал? — спрашиваю я, вставая и торопливо одеваясь. — Когда?
— Полчаса назад приходил солдат, — отвечает она, повернувшись ко мне. Её лицо спокойно, но в глазах мелькает беспокойство. — Он ничего не объяснил, просто сказал, чтобы ты был готов.
— И ты не разбудила меня?
— Ты слишком хорошо спал, — она усмехается, но её улыбка грустная. — Я не хотела тебя будить хотя бы еще полчаса.
Я надеваю китель, чувствуя, как растёт напряжение. Сердце гулко бьётся, предвещая что-то важное.
Я оборачиваюсь, чтобы ещё раз взглянуть на неё, но Клава сидит на раскладушке, упершись взглядом в свои колени, словно понимает, что никогда нам не быть вместе, и пытается отстраниться от меня.
— Клава…
Она не отвечает. Лишь поднимает руку, как бы прощаясь.
— Удачи, Беркут, — говорит тихо. — И будь осторожен.
Её голос звучит так, будто она знает больше, чем говорит. Точнее, не знает, а чувствует нашу разлуку.
Но я солдат.
В моей жизни не может быть по — другому.
Я иду по территории базы, и не могу отделаться от мысли, что эта ночь, такая близкая и одновременно далёкая, станет нашим последним воспоминанием о том, как это было — быть вместе…