Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Блэкмор Ричард Додридж

И в этот момент случилось то, чего я никогда себе не позволял, но потрясение было столь велико, что я уже был не в силах совладать с собой: я всхлипнул! Лорна, услы­шав необычный в моих устах звук, живо обернулась, под­бежала ко мне, и в ее прекрасных глазах отразились жа­лость, доброта и великое удивление, словно бы она впер­вые открыла для себя, что я испытываю к ней не просто симпатию, а нечто во много раз большее. Она протянула мне руки, я осторожно взял их и прижал к своей груди.

— Мастер Ридд, я вовсе не хотела сделать вам боль­но, — нежно прошептала она.— Однако уйдемте отсюда: мы стоим на свету, а Дуны в последнее время следят за мной особенно пристально. Пойдемте в тень,

Джон.

Господи, она сказала «Джон»! От радости я готов был, кажется, прыгнуть прямо в пучину.

Казалось, она не шла, а плыла по траве, а я следовал за ней, боясь только одного — потерять ее. Она шла впе­реди, а я, вглядываясь в ее прелесть и грацию, не мог насытить своих счастливых глаз.

Она привела меня в знакомую беседку, и на этот раз я не заметил окружавшего меня уюта: я видел перед со­бой только эту девушку, легкую, как пушинка, которая, стоя передо мной, все не решалась взглянуть на меня. Вдруг мельком, словно бы невзначай, она взглянула на меня, но тут же, покраснев, она опустила пушистые ресницы. Она стояла почти рядом, но я и пальцем не смел коснуться ее. Я знал, что за этими ресницами скрывается не только ее смущение, но и вся моя последующая жизнь до последнего смертного часа.

Наконец, она медленно подняла глаза, и я прочел в них и робость, и сомнение.

— Вы любите меня? — спросил я, поражаясь собствен­ной смелости.

— Вы мне нравитесь. Очень,— ответила она и снова опустила глаза.

— Нравлюсь? Но я спросил, любите ли вы меня, Лорна,— больше жизни, больше всего-всего на свете.

— Нет, так я вас не люблю. Да и откуда бы ему по­явиться — такому чувству?

— Я не знаю, откуда. Но мне хотелось, я надеялся...

— Джон, милый, вы самый храбрый, самый добрый, самый отзывчивый из всех, кого я знаю, и вы мне очень, очень нравитесь, мастер Ридд, и, поверьте, я думаю о вас почти каждый день.

— Нет, Лорна, мне этого мало, потому что я думаю о вас каждое мгновение своей жизни. Ради вас я готов ос­тавить дом, близких, ради вас я бы расстался с собствен­ной жизнью. Любите ли и вы меня так?

— Так — нет. Конечно, нет. Вы мне очень нравитесь, когда в ваших речах нет нелепостей и сумасбродства. Мне нравится, когда вы приходите ко мне, такой огромный, что, кажется, могли бы заполнить собою всю нашу долину. Мне нравится думать о том, что даже Карвер Дун, по­пади он к вам в руки, оказался бы жалкой тряпичной куклой. Вот таким вы мне нравитесь, а что до большего... К чему говорить о большем, когда я оставила сигнал бо­лее двух месяцев назад, а вы объявились только сейчас? Если вы так любите меня, то почему позволяете другим поступать со мной, как им заблагорассудится?

– Как им заблагорассудится! Господи, Лорна, уж не заставляют ли вас выйти замуж за Карвера Дуна?

— Нет, мастер Ридд, успокойтесь. На вас лица нет, даже смотреть страшно.

— Но вы еще не вышли замуж за Карвера? Да гово­рите же скорей, не терзайте мне душу!

— Нет, конечно, нет, мастер Ридд. Разве была бы я тогда здесь, разве позволила бы вам говорить со мной подобным образом, и держать меня за руку, и смешить, и пугать, и, словом...

— Но ведь Дуны хотят, чтобы вы вышли замуж за Карвера? Скажите всю правду, как есть.

— Да, хотят, но они и вполовину не такие нетерпели­вые, как вы, Джон. Мне ведь, как вы знаете, всего семна­дцать лет, Дуны желают, чтобы я дала слово и официаль­но была помолвлена с Карвером в присутствии моего дедушки сэра Энсора. Похоже, их что-то обеспокоило. У нас тут есть один юноша по имени Чарльворт Дун — все зовут его Чарли — своенравный, легкомысленный и дерзкий молодой человек. Так вот, мой дядюшка, сэр Каунселлор, вообразил, что всякий раз, проходя мимо дедушкиного

дома, Чарльворт слишком засматривается на меня.

Услышав такое, я тут же воспылал ненавистью к Чар­ли — еще большей, чем к Карверу Дуну.

— Я ему засмотрюсь, — прорычал я, сжав кулаки, — я ему покажу, где раки зимуют!

— Мастер Ридд, — всплеснула руками Лорна, — да ведь вы хуже Карвера Дуна! А я-то считала вас мягким, добродушным человеком. Дуны хотят, чтобы я пообещала и даже поклялась, что выйду замуж за самого старшего из двоюродных братьев, то есть за Карвера Дуна, который вдвое старше меня — ему тридцать пять лет. Вот почему, мастер Ридд, я подала вам знак, накинув черную шаль на белый камень. Дуны не однажды указывали мне на то, как это важно для мира в нашем роду и для моего собственного блага. Но я и слышать ничего не хотела — и не хочу,— хотя дядюшка Каунселлор пустил в ход все свое красноречие, дедушка снова и снова просит хорошенько все обдумать, а Карвер кривит такие улыбки, что у меня мурашки по коже ползут. И Карвер, и его хитроумный батюшка хотят силой сломить мое упрямство, но сэр Энсор решительно против этого. Поэтому они вынуждены отложить свои планы на будущее, но я знаю, они ни перед чем не остановятся, когда почувствуют, что дедушка слаб и немощен и не сможет им помешать. У меня и так немного было свободы, а теперь и половины от нее не оста­лось. За мной подглядывают, меня стерегут на каждом шагу, и если бы не сметливость и отвага моей дорогой Гвенни Карфекс, я бы сейчас не смогла встретиться с вами. Сейчас она — мой главный защитник, и с нею од­ной - раз уж остальные меня оставили — я надеюсь одо­леть всех своих врагов.

Слезы упрека и скорби наполнили ее нежные черные глаза. Тогда, вместо оправдания, я коротко рассказал ей о том, как меня вызывали в Лондон. Услышав новости и увидев, что я ей привез из столицы,- а привез я жемчуж­ное колечко, украшенное сапфиром, — она заплакала еще горше, а затем приблизилась ко мне и села рядом. Я при­поднял ее левую ручку, и не успела она понять, что я де­лаю, как я надел ей колечко на палец.

— Какой вы, однако, хитрый, мастер Ридд! — зардев­шись, сказала Лорна. — А я-то думала, что вы слишком простодушны, чтобы додуматься до такого. Какая сноров­ка! Недаром в тот день, когда мы встретились впервые, вы занимались рыбной ловлей.

— Но поймал ли я вас, моя маленькая рыбка? А мо­жет, это всего лишь пустая надежда, которой я буду те­шить себя до конца дней своих?

— Ни то и ни другое, Джон. Вы мне очень нравитесь, и все же вы меня еще не поймали. Если же вы будете сдержанней и терпеливей, привязанность моя возрастет. Что же до пустых надежд, то это удел других, а не ваш, хотя и вам я не сказала своего последнего слова.

Слезы все еще блистали в ее глазах, но на этот раз она плакала еще и потому, что ей страстно хотелось лю­бить меня так, как любил ее я. И она, полусмеясь, полу­плача, коснулась губами моего чела, на котором лежала печать тревоги, сомнения и неистребимого желания. За­тем она сняла колечко с белоснежного пальчика и протя­нула его мне, и, заметив, как вытянулось мое огорченное лицо, трижды поцеловала меня и, вложив колечко мне в руку, тихо и серьезно сказала:

— Джон, я не смею сейчас принимать это, потому что боюсь обмануть вас. Я постараюсь полюбить вас так, как вы того заслуживаете и ждете от меня. Сохраните это колечко до лучших времен. Что-то подсказывает мне, что они наступят — и очень скоро.

Тысячу раз поцеловал я руку, которую она вытянула перед собой, чтобы сдержать мой порыв, тысячу раз по­клялся, что не мыслю жизни без нее. И в глазах ее, опу­шенных черными ресницами, было столько света, что я отвел взгляд, покоряясь всевластию ее победоносной кра­соты.