Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Блэкмор Ричард Додридж

У меня даже дыхание остановилось от этих ее слов; она в точности описала, как бы я вел себя, если бы пере­до мной стояла Лорна. Некоторое время я пробыл в за­мешательстве, не в силах вымолвить ни слова, и я даже подумал, уж не колдунья ли моя сестренка, и если даже и колдунья, то как бы мне исхитриться и сделать так, что­бы последнее слово осталось все же за мной.

— Судя по тому, что ты сказала, Анни,— начал я,— у тебя уже есть кое-какой опыт в таких делах, и я, твой старший брат, хочу узнать — узнать прямо сейчас, не схо­дя с этого места,—

кто же это позволяет себе с тобой та­кие вольности?

— Вот видишь, какой ты, Джон: еще ничего не зна­ешь, а уже говоришь со мной таким тоном. И вовсе ника­кие не вольности, — родственники имеют право вести себя так, тем более, если один из них — крестный отец дру­гого...

Тут Анни внезапно остановилась, сообразив, что уже выдала свою тайну.

— Больше всего я боялся, что кончится именно этим,— сказал я самым печальным — каким только мог — голо­сом.— Я знаю, он много раз бывал на нашей ферме и де­лал все, чтобы не попасться мне на глаза. Тайком, украдкой, исподтишка украл сердце молоденькой девуш­ки,— что может быть недостойнее для мужчины!

— Джон, дорогой, а разве ты сам не делал ничего та­кого? Не делал ни разу в жизни?

— Да ведь он — заурядный разбойник! — выпалил я, не обратив внимания на расставленную ловушку. — У него нет ни клочка земли, его могут повесить в любой день...

— Джон, — тихо промолвила Анни, — а разве Дунов не могут повесить в любой день — как заурядных разбой­ников?

Дуны! Проклятые Дуны! Вопрос прозвучал, как рас­кат грома. Я подскочил, словно подстреленный кролик, бросился в ворота и, примчавшись на кухню, попросил фермера Николаса Сноу дать мне табаку и одолжить за­пасную трубку. Потом я сделал первую в своей жизни затяжку, и, надо сказать, мне здорово полегчало.

К тому времени большинство жнецов разошлись по домам, чтобы наутро встать вовремя. Кое-кого вели же­нушки, а кто-то и сам поддерживал захмелевшую супругу.

Я уже почти докурил трубку, решив, что завтра вече­ром я проделаю то же самое, и удивляясь, почему же я раньше чурался этой благодати, и тут до меня дошло, что, хотя сестренка вела себя не лучшим образом, негоже мне было оставлять ее ночью одну, да еще в таком состоянии. Кроме того, мелькнуло у меня в голове, ради блага Лорны я должен выведать, насколько Анни или кто-либо дру­гой посвящен в нашу тайну.

Подумав об этом, я тут же встал и, не выпуская труб­ки из рук, пошел к Анни. Бедняжечка, она вернулась на могилу отца и, сидя на ней, всхлипывала этак тихонечко-тихонечко, чтобы не привлекать ничьего внимания. Я неж­но, как мог, поднял ее и прижал к себе, и приласкал, и попытался успокоить. Мог ли я стыдить ее, мог ли ска­зать ей хоть одно дурное слово, когда всю эту карусель, ясное дело, раскрутил Том Фаггус и с ним-то и нужно бы­ло разобраться в первую очередь? Мало-помалу Анни от­таяла и повеселела, а потом попросила прощения за то, что доставила мне несколько неприятных минут.

Я попытался расспросить ее поподробнее о ее теперь уже несекретных для меня делах,

но она свела разговор в сторону и заговорила обо мне. Долго мы ходили вокруг да около, и, в конце концов, я понял главное: Анни ни­чегошеньки не знает, а только подозревает, что я влюбил­ся, но имя моей возлюбленной ей неизвестно. Придя к та­кому выводу, я с облегчением вздохнул и снова начал до­пытываться насчет Тома Фаггуса.

— Анни, бедная, неужели ты и впрямь пообещала ему, что станешь его женой?

— Джон, у тебя нет ни малейшей причины воротить нос от Салли Сноу,— заведомо невпопад ответила мне эта лукавая девчонка, сделав вид, что пропустила вопрос мимо ушей.

— Подумать только, не спросить ни матушки, ни ме­ня! Честное слово, Анни, я был о тебе куда лучшего мне­ния!— заметил я в том же духе, не давая ей уклониться от разговора о Томе Фаггусе.

— Нет, правда, Джон, матушка очень хочет, чтобы ты женился на Салли. Несчастная девушка, она готова це­ловать землю, по которой ты ходишь!

— Это твой воздыхатель, надо полагать, наговорил тебе три короба насчет земли, которую он готов целовать потому, что по ней ступала твоя нога, а ты, небось, и уши развесила, дурочка?

— Поверь, Джон, Салли в самом деле от тебя без па­мяти. Когда ее батюшки не станет, ей по завещанию отой­дет половина их фермы. Иногда она ведет себя заносчиво, но ты не думай, это она понарошку, чтобы ты обратил на нее внимание. А еще, Джон, она знает толк в молочном хо­зяйстве и печет такие пироги, что просто пальчики...

— Анни, перестань городить чепуху. Я хочу знать всю правду о тебе и Томе Фаггусе. Ты в самом деле собралась идти за него замуж?

— Я? Господь с тобой! Разве я могу выйти замуж раньше, чем женится мой дорогой брат? Кто же тогда позаботится о нем, кто зажарит для него оленье мясо луч­ше меня? Разве что Салли, не так ли, Джон? Пойдем до­мой, и немедленно, я приготовлю тебе отличный кусок. За ужином ты, поди, так ничего и не съел: тебе нужно было потчевать гостей.

Что правда, то правда. Эту негодницу все равно не переколпачишь, а есть мне хотелось зверски. Я покорно пошел за ней следом, а она, прекрасно зная, что застичь меня сейчас врасплох проще простого, остановилась у во­рот фермы и сделала вид, что платьице ее за что-то заце­пилось, а когда я бросился помогать ей, она взглянула мне прямо в глаза — на небе в это время сияла полная луна — и внезапно спросила:

— А твоя возлюбленная сможет зажарить оленину, Джон?

— Навряд ли,— небрежно заметил я, не ожидая под­воха.— Она ведь не какая-нибудь судомойка.

— Она, наверное, и вполовину не такая хорошенькая, как Салли Сноу, так ведь? — снова спросила Анни.

— Что ты! Да она в десять тысяч раз краше деся­ти тысяч Салли Сноу, вместе взятых! — с жаром возра­зил я.

— Посмотрел бы ты, какие у Салли чудесные глаза,— не унимаясь, продолжила Анни.

— Посмотрела бы ты, какие глаза у Лорны Дун,— сказал я,— и ты бы век не посмотрела в сторону Салли.