Рихард Феникс. Море. Книга 3
Шрифт:
— Нет. Даххри. Нужный нам зверь. Они из яиц появляются, — ответил Добромир и подошёл к ребятам, обогнул, поднял к себе лицо Мару за подбородок и сурово произнёс: — Ух, и наворотил ты делов! Похерил себе всю репутацию. Чего ж ты так, а?
Мару сжал руку Бэна, но не ответил. Его всего колотило.
— Э-эх, глупый ребёнок. Чтоб от Бэна ни на шаг не отходил и больше мне тут глупостей не делал. Понял? А я уж это дело как-нибудь улажу.
— Спасибо, — сдавленно ответил горец и привалился спиной к спине друга.
Добромир вернулся к загону. Оттуда появился делец, держа в одной руке короткий
— Разбуянились. Людей новых почуяли. Так на чём мы остановились, Добрый? Видишь, некогда мне! Твои ребятишки мой товар тревожат почём зря.
— На половичке мы остановились. Красном. Над крышкой погреба в землянке за ежевичным холмом.
— Добрый! — вскричал Репей и зло прошипел: — Это уже не город! Власти твоей там нет!
— А я не говорил про себя. Весна на улице, птицы-звери просыпаются. Мало ли кто позариться может на брагу из разбавленного кокке, которая к тому же наставается так далеко от людей…
— Да… Нет… О чём ты, Добрый?.. Я… Я же… — залепетал Репей, но Дракатри, будто не замечая этого, продолжил:
— … и с которой в казну ни полпалыша не упало.
— Это угроза? — стискивая хлыст, спросил делец.
— Предупреждение и сделка, — пожал плечами Добромир. — Но не полная.
— А что ещё? — Репей сплюнул сквозь зубы, утёр рот рукавом.
— А ещё ты забываешь ту историю с чернявым и дружки твои тоже. Если что всплывёт…
— Ты так говоришь, будто… — Репей засопел и трубно высморкался, вытер пальцы о штаны, уже не глядя на собеседника, уставился в землю.
— Будто у меня есть знакомый, который с удовольствием бы сделал эту лавку процветающей?
На это Репей пожал одним плечом и кивнул, обернулся на амбар, да так и застыл, слушая Добромира.
— Допустим, есть. И это бы всем было в радость. Кроме, пожалуй, тебя.
— Да понял я! Забирайте! Забирайте тварюгу и проваливайте. И седло от неё забирайте! Сам сшил! — вскричал Репей, бросил хлыст на землю, вскинул руки. Лицо его пошло пятнами, на щеках задрожала влага. — Ты же всю душу вынешь, сердца у тебя нет! А ещё добрым зовёшься. Только обещай, — он в три прыжка оказался перед Дракатри, сложил молитвенно ладони перед грудью, прошептал: — обещай мне, Добрый, что детишки твои на юг его отведут, где ему самое место!
— Обещаем, — ответил за наставника Бэн.
Репей махнул рукой, подобрал хлыст и скрылся в амбаре.
— Цыпа-цыпа, ходь сюды, иди-иди, седлаться будем. Хороший мальчик, хороший.
И вскоре в полутьме амбара вспыхнул ярко-оранжевый глаз.
Глава 88
Вперед, за Ерши!
Рихард
Щиты не горели. Щиты из чешуи Боа-Пересмешников не горели. Это сейчас радовало Рихарда. А больше, пожалуй, ничего.
Когда горизонт позади обагрился закатом и показалась пастушья звезда, Феникс понял, что внутренний огонь больше не согревает, хилеет и редеет, и крылья не столь упруги и послушны, как были ещё вчера. Сила, отравленная ядом агачибу,
— Долго, но меньше суток, — хмуро ответил Джази, глядя на кольцо.
— Мне надо немного передохнуть… — прошептал Рихард, утыкаясь носом в щиты.
Сон нахлынул тягучей волной. Виделся Лагенфорд с утёса: точёные башни и шпили, трепещущие на ветру флаги, нерушимый монолит стен. Телеги и люди двумя потоками текли в город и из него где-то там, далеко внизу. А за спиной было тепло. Там дом. Семья. Там горы и школа. Там то важное, что было всегда и впервые оказалось так ощутимо далеко, недоступно, почти потеряно. Мальчик улыбался, во сне оказавшись вновь у школьной библиотеки.
Все уроки по духознанию — литературу, историю, общение, письмо — Рихард игнорировал, считал бесполезными, в отличие от мирознания. Не только науки о растениях и животных, но и о себе. О теле и душе — так назывался любимый предмет мальчика, который вёл старик Кобальд. «Вот будет у тебя инициация, — говорил он, нажимая между лопаток Рихарда, чтобы тот мог обхватить стопы ладонями, — так эта скукотища — бег, прыжки всякие, подтягивания — сразу станут интересней. Поймёшь, что к чему, для чего я вас тут гоняю. И силушку будешь открывать постепенно в себе. Как и где она зарождается, как подпитывается, как использовать, чтоб себе не навредить, через что она проходит — вот этому я тебя обучу, как будут занятия о силе и духе. Держись, птенчик, спуску не дам!» И мальчик ждал, исправно посещая лишь уроки Кобальда.
И обещанного, желаемого не случилось. Всё обрубил суд. Рихард судорожно всхлипнул, не приходя в сознание.
Снилось ему, как учитель качает головой и говорит: «Эх, рановасто ты, птенчик, крылышки раскинул. Смотри, как бы весь огонь с тебя не вышел. Но ты не грусти, держи, займи моего пламени. Авось, сочтёмся». И протянул на широкой ладони танцующий золотой лепесток.
Рихард вздрогнул и проснулся. Увидел звезду впереди и, подпрыгнув, взлетел. Будто бы сила и впрямь возросла. Так он и летел: до темноты в глазах и пепла с крыльев, а потом краткий сон на щитах. Только они сносили его пламя, не горели. Это радовало. А сны больше не приходили. Лишь ощущение танцующего золотого лепестка в ладонях и прочно засевшая в голове мысль подбадривали его. «Я вернусь, чтобы отдать долг. Ведь там, впереди, меня кто-то ждёт».
Но полёты становились всё короче, а сны — длиннее.
Тёмные мысли ползли из чёрного колодца. Плита надежды, которой был тот колодец завален, трескалась каждый раз, как крылья не сносили порывов ветра, бросая птенчика вниз. И мысли были уже не о том, чтобы бросить всех здесь, средь открытой воды и огромных чудовищ, а о смерти. Собственной смерти. Долгой, мучительной и холодной. Не одинокой — это обнадёживало и печалило одновременно.
Обратится ли огненной птицей или, истратив все силы, бесполезным кулём сгинет в морской пучине — эти исходы страшили всё меньше, он привыкал к ним, как к горькой микстуре, зная, что она избавит от мук. И это казалось правильным. Только бы добраться до берега, а дальше…