Римская сатира
Шрифт:
Сердце прижал одному старику лишь и дал опуститься
Дряхлой его голове, покидавшей землю для неба,
Дал опуститься рту со стекавшей длинной слюною.
Зелье такое взывает к огню и железу и мучит,
Зелье терзает сенаторов кровь и всадников жилы:
Вот чего стоит отродье кобылы да женщина ведьма!
Жены не терпят детей от наложниц. Ни спорить нельзя тут,
Ни запрещать: ублюдка (да, да) надлежит уничтожить;
Вас, малолетки с большим состоянием, предупреждаю:
630 Жизнь берегите, отнюдь не имейте доверия к пище:
В
Пусть-ка откусит сперва кто-нибудь от того, что предложит
Мачеха; пусть-ка пригубит питье опасливый дядька.
Выдумка это, конечно? Сатира обулась в котурны,
Мы преступили, конечно, границы и правила предков:
Точно в Софокловой маске безумствует стих нарочитый,
Чуждый рутульским горам, незнакомый латинскому небу...
Пусть бы мы лгали, пусть! Но Понтия вслух заявляет:
«Да, сознаюсь, приготовила я аконит моим детям;
640 Взяли с поличным меня, — преступленье свершила сама я».
— Злая гадюка, обедом одним умертвила двоих ты,
Сразу двоих? — «Будь семеро их, семерых бы я тоже...»
Лучше поверить всему, что поведал нам трагик о Прокне
И о колхидянке лютой; я их не могу опровергнуть,
В те времена совершали они чудеса злодеяний
Не из-за денег совсем; изумления меньше достоин
Верх злодеяний: ведь женщин всегда к преступленью приводит
Гнев, и, пылая от бешенства сердцем, они понесутся
Вниз головой, как скала летит, сорвавшись с вершины,
650 Если осядет гора и обрушится скользким уклоном.
Нет, нестерпимы мне те, что с расчетом свои злодеянья
В здравом уме творят. Они смотрят «Алкесту», что мужа
Смерть приняла; а вот если бы им предложили замену,
Мужниной смертью они сохранили бы жизнь собачонки.
Ты, что ни день, Данаид повстречаешь, найдешь Эрифилу,
Каждая улица Рима имеет свою Клитемнестру;
Разница только лишь в том, что та Тиндарида держала
Правой и левой рукой топор нелепый и грубый,
Нынче же дело решит незаметное легкое жабы;
660 Ну, а железо — лишь там, где Атрид осмотрительно принял
Противоядие битого трижды царя Митридата.
САТИРА СЕДЬМАЯ
Он ведь один почтил печальных Камен в это время, —
Время ненастья, когда знаменитые наши поэты
Брали на откуп то в Габиях баню, то в Риме пекарню
И не считали позором и срамом глашатая дело,
Время, когда из долин Аганиппы, покинув их, Клио,
Вовсе голодная, переселилась в приемные залы.
Если нельзя увидать и гроша в тени Пиэрии,
Ты поневоле возьмешь ремесло и кличку Махеры:
10 Выйдешь толпе продавать на
Мебель, посуду для вин, треноги, комоды, шкатулки,
Пакция, Фавста стихи—«Алкитою», «Фивы», «Терея».
Лучше уж так, чем в суде заявлять, что ты очевидец,
Сам ничего не видав; хоть и так поступают вифинцы,
Разные всадники там азиатские, каппадокийцы
Да голопятый народ, что Галлия [315] нам поставляет.
Только лишь с этой поры наукам противной работы
Взять не захочет никто, вплетающий звучные речи
В мерно-певучий размер, ни один из отведавших лавра.
20 Помните, юноши: смотрит на вас и вас поощряет
315
Галлия (Галатия) — область Малой Азии, ставшая в 25 г. до н. э. римской провинцией.
Благоволенье вождя, готового дать вам награду.
Если же ты, Телесин, еще откуда-то мыслишь
Помощи ждать в делах, заполняя стихами пергамент
Книги шафранной, то лучше потребуй немедленно дров ты,
Свиток в дар принеси огневому супругу Венеры [316]
Или запри его, брось и отдай на съедение моли:
Ты, создатель высоких стихов в своей маленькой келье
С целью плющ заслужить и тощее изображенье [317] ,
316
Огневой супруг Венеры — Вулкан.
317
...плющ... и тощее изображенье. — Плющ — символ бессмертия. Изображения — бюсты писателей, украшавшие общественные библиотеки.
Жалкий, сломай-ка перо и покинь бессонные битвы:
30 Больше надежды нам нет, — скупой богатей научился
Авторов только хвалить, поэтам только дивиться,
Как на павлина дивится юнец. А годы уходят —
Возраст, который сносил и море, и шлем, и лопату,
В душу тогда проникает тоска, и красноречивый
Голый старик проклинает себя и свою Терпсихору.
Знай же уловки того, кого чтишь вместо муз, — Аполлона,
Как он хитрит для того, чтоб тебе поменьше досталось:
Сам он пишет стихи, одному уступая Гомеру
(Ради тысячи лет), и, если ты, сладостью славы
40 Пылкий, читаешь, — тебе приспособит он для выступленья
Дом заброшенный, что уж давно за железным засовом,
С дверью, подобной воротам, замкнувшимся перед осадой,
Даст и отпущенников рассадить на последних скамейках,
Громкие даст голоса из среды приближенных, клиентов;
Но ведь никто из царей не оплатит цену сидений,
Цену подмостков, стоящих на брусьях, что в долг были взяты,