Рис
Шрифт:
– Там у хозяев... чего-то стряслось?
– Если б знали, тебе не сказали, – двусмысленно хмыкнул один. – Слишком молод еще, чтоб об этом с тобой толковать.
– Ну и знать не желаю, – У Л ун призадумался. – Рано ли поздно я сам до всего доберусь. От меня не укроешь.
Отгроханный в духе династии Мин [12] особняк досточтимого Лю был оплотом богатства и роскоши средь неказистых жилищ городской бедноты. Утверждали, один только сад обошелся ему в пятьсот л янов [13]
12
Династия Мин правила Китаем с XIV по XVII век.
13
Лян – весовая единица для золота и серебра.
Возле двух каменных львов, охраняющих вход в особняк, две сестры и отец дожидались привратника.
– Ты не робей, ты вперед нас ступай, – наказала сестрице Ци Юнь, продолжая, однако, держать ее з аруку. – Как господина увидишь, так сразу о главном скажи. Если будешь молчать, я сама ему выложу. Чай не проглотит.
– Да что говорить? – Чжи Юнь суетно вырвала руку. – Как господина увидишь, поймешь: только сами себе неприятностей ищем.
Привратник провел их в гостиную. Возле большого аквариума досточтимый о чем-то беседовал с важною дамой – Второй госпожой. Повернувшись спиною к гостям, господин, измельчая меж пальцев кусочки печенья, кормил им рыбешек. Его собеседница, скорчив брезгливую мину, окинула взглядом семейство:
– Твоя содержанка. И пару хвостов привела.
Сделав вид, что не слышит, Чжи Юнь самовольно уселась на мягкий диван. Но Ци Юнь во мгновение ока вернула любезность:
– Она что, недавно свалилась в нужн ик? – обернувшись к сестре, вопросила она. – А откуда ж еще во рту столько дерьма?
Досточтимый локтем отпихнул госпожу. Та, сердито сопя, удалилась за ширму. Ци Юнь собрал ась было расхохотаться во вслед. Но она не решилась.
Не отводя глаз от жерла аквариума, досточтимый по-прежнему был поглощен окормлением рыб. Лишь скрошив им последний кусок, господин обернулся к владельцу лабаза, взглянул на Ци Юнь и расплылся в невнятной улыбке.
– Хозяин изволил меня навестить, – досточтимый стряхнул крошки с рук, – чтоб о ценах на рис посудачить?
– Осмелюсь ли делом ничтожным тревожить покой господина...
Хозяин был явно смущен. Избегая смотреть господину в лицо, он уперся глазами в Ци Юнь:
– Пусть Ци Юнь говорит. Тут ведь дело такое, что мне, как отцу, даже рот раскрывать неудобно.
Зардевшись багровым румянцем, Ци Юнь прикусила губу:
– Чжи Юнь как бы... она ждет ребенка. Известно ли то досточтимому Лю?
– Разумеется: сколько я баб повидал, так всегда различал, где брюхатая.
– С этим мы к вам и пришли. Как вы смотрите дело уладить?
– Чего
– Она же не замужем. Дело откроется, как ей на людях-то быть? Вы подумать должны, господин, о Чжи Юнь. О семье должны нашей поду...
– Даже думать боюсь, – господин, хохотнув, обернулся к Чжи Юнь. – Пусть Чжи Юнь нам расскажет, чье семя в её животе. Если ясно изложит, легко всё уладим; а нет, я помочь вам ничем не смогу.
Просидевшая весь разговор, развалившись на мягком диване, Чжи Юнь перегнулась вдруг в приступе рвоты. Ци Юнь ненавидящим взглядом уставилась ей в поясницу:
– Ответь же, дешевка! – Ци Юнь приложила сестру кулаком. – Вишь расселась, как будто ее не касается. Перед лицом господина скажи, чей ребенок. Быстрее!
– Сестра твоя врать не умеет, – почтенный, пощелкав изогнутым пальцем по стенке аквариума, подмигнул одним глазом Ци Юнь. – Она, зная мой нрав, мне ни разу солгать не осмелилась. Ну же, скажи нам, Чжи Юнь.
Та с трудом поднял ак ним землистого цвета лицо. На висках мелким жемчугом выступил пот, с губ свисали потёки желудочной слизи. Достав из кармана платок, Чжи Юнь вытерла губы, украдкой взглянула на достопочтенного Лю, отвела тут же взгляд и уперлась глазами в носки своих туфель.
– Не знаю, – послышался тихий, но внятный ответ. – Я не знаю, чье семя.
Хозяин с Ци Юнь обреченно взглянули друг другу в глаза. Вновь раздался причудливый смех господина.
– Идем же! – сверкая глазницами полными слез, Ци Юнь поволокла отца к двери. – Кого нам винить? Пусть дешевка пожнет, что сама посадила. И быть мне дешевкой, коль влезу опять в её тухлое дело!
На деревянный настил звучно плюхнулся брошенный в спину предмет – под ногами Ци Юнь колотила хвостом красноперая рыбка. Подняв в изумленьи рыбешку, Ци Юнь обернулась. Достойнейший Лю, сунув руку в аквариум, сцапал другую:
– Больше всего в этой жизни мне нравятся рыбки и женщины. К ним у меня подход общий. Вот рыбка, к примеру, меня рассердила, немедленно выброшу прочь.
Господин вскинул руку – под н оги Ци Юнь полетела еще одна скользкая тварь.
– Я сегодня особенно зол, всех к чертям повыбрасываю.
Соскочив наконец-то с дивана, Чжи Юнь, оступаясь, помчалась во двор, обхватила за ствол здоровенную яблоню и принял ась очень громко блевать и еще громче плакать. Ветви, лишенные листьев, тряслись в полоумном, неистовом танце. На крытых верандах, с обеих сторон обрамляющих двор, показались следившие за представлением люди.
– Ну, мужики! Песьеглазые вы мужики!! – неустанно вопила Чжи Юнь, вызывая улыбки у зрителей.
– Мало позору? До дому ступай! – за спиною бранилась сестра.
Обхватив ствол руками, Чжи Юнь продолжала стенать, возводя к небосводу глаза. И в тот горестный миг в её черных зрачках как и прежде сверкал чудный блеск драгоценных каменьев.
– Не слышала, что досточтимый сказал? Он с тобой как с рыбешкой: натешился – выбросил. Думала, лучше других? Ты рыбешка несчастная, больше никто!