Рис
Шрифт:
Взвизгнув, Чжи Юнь неожиданно выскользнула из железного обруча стиснутых рук и, подняв, как от холода, плечи, со страхом взглянула У Л ун’у в глаза.
– Теперь верю, – мгновенье спустя процедила она. – Верю в то, что они на такое способны. А ты?
Усмехнувшись, Чжи Юнь взялась н огтем скрести бороденку У Л ун’а:
– Ты взять меня хочешь? – в ее помутневших зрачках разгоралось былое сиянье.
У Л ун, опустив вниз глаза, отрешённо разглядывал крашеный ноготь:
– Хочу. Я любую взять в жены хочу. Хоть бы суку собачью.
–
– Плевать мне, что будет потом,– сдвинув брови, У Л ун отстранил ее палец. – Узнай у отца, когда свадьба назначена. Р аз я вхожу в дом жены – ни шутих, ни носилок не надобно. Но обязательно – сотня кувшинов с вином: я же знаю обычай. В селении Кленов и Ив тех, кто входит в семейство жены, презирают. Такой перед всеми обязан кувшин осушить.
– Это ж надо, – забила в ладоши Чжи Юнь. – А зачем?
– Доказать, что он справный мужик.
– Ты на свадьбе собрался кувшин осушить? – Чжи Юнь глупо хихикнула. – Как интересно. Я очень люблю посмотреть, как мужик до потери ума напивается.
– Я пить не буду, вина не люблю: от него в дурака превращаешься, всякий надует.
У Л ун, призадумавшись, вдруг загудел хриплым басом:
– Расчет их понятен: не я на тебе, а лабаз на мне женится. Псина нужна за добром присмотреть. Деревенский здоровый кобель.
С гримасой насмешливой и отстраненной У Л ун оглядел беспорядок, царящий на сумрачной кухне, и вдруг, повернувшись спиною к Чжи Юнь стал мочиться в рассол. «Буль-буль-буль». Онемев, та раскрыла глаза, и когда, наконец, ухватившись за пояс, смогла оттащить его прочь, дело было уже не поправить.
– Рехнулся? – залившись румянцем, Чжи Юнь пару раз отхлестала его по лицу. – Как мы есть теперь будем?
– У вашей семьи слабый женственный дух: ей зел о нужен сильный мужской, – как ни в чем не бывало, У Л ун подтянул вверх штаны. – Мне провидец давно нагадал, что моя вам потребна моча, мое семя...
– Вредитель ты долбаный. Я-то закрою глаза. А они твою выходку так не оставят.
– Они не узнают, – У Л ун отодвинул щеколду. – И ты не пойдешь доносить: я твой будущий муж.
Чжи Юнь наклонилась над чаном. В зерцале рассола слегка колыхалось ее отражение с темными пятнами на месте глаз и бровей. Чжи Юнь сморщила нос. Пусть и пахнет как прежде, любимая снедь пропиталась мочою У Л ун’а. Чжи Юнь не могла уяснить себе смысла дурацкой проделки. Похоже, в тот день он действительно был не в себе. Не иначе, как ум его, так полагала Чжи Юнь, помутился от счастья.
Из бесчисленных брачных торжеств, украшавших когда-либо улицу Каменщиков, несуразная свадьба У Л ун’а с Чжи Юнь выделялась убожеством невероятным. В выбранный для церемонии срок – сочетание звезд предрекало удачу в последний день года – гости, большею частью родня семьи Фэн, уже знавшие всю подноготную действа, вливались бурлящим потоком в торговую залу, во двор и в покой новобрачных, едва подавляя желанье немедля уйти с головой в пересуды и толки. Холодные взгляды замужних хозяек сверлили припухшую талию и ягодицы Чжи Юнь, выдававшие тайны ее положенья.
Подробности празднества долго служили подспорьем для сплетен:
Над лабазом как будто простерлась незримая длань, превращавшая праздничный дух в атмосферу тревожной подавленности. Молчаливый хозяин, напяливший черный халат, разрисованный знаками «радость» и «счастье», сновал по лабазу, скрывая от встречных глаза. Его младшая дочь с мотком пряжи в руках неподвижно сидела в углу, подгоняя докучливым криком соседей и родственников, что взял ись помогать по хозяйству. На скрытом под слоем румян и помады лице новобрачной, разряженной в длинную юбку – где только такую взяла: нежно-розовый шелк, волочащиеся по земле золоченые нити – не было видно ни искорки счастья, ни капли смущенья: одна лишь усталость и скука. Дошло до того, что Чжи Юнь удосужилась выдать зевок в полный рот, наливая вино в чашку дяде. И только на смуглом лице жениха проступали следы возбужденья. Сидя, он ерзал на стуле. Поднявшись, не знал, куда деть непослушные руки и ноги. Но пить не желал. «Я не пью, я ни капли пью», – отбривал он с загадочным блеском в глазах всех желавших его опоить.
В разгар шутовства и дурачеств в покой новобрачных ворвался подручный почтенного Лю и, распихивая охмелевших гостей, протолкался к У Л ун’у:
– Ты что ли жених?
У Л ун, ошалело кивнув, получил небольшую, покрытую лаком шкатулку с изысканным изображеньем дракона и феникса [18] .
– От досточтимого дар. Наказал, чтоб открыли, как всё завершится.
Склонившись к У Л ун’у, подручный прибавил еще пару слов. Стиснув ларчик в руках, побледневший У Л ун покружил по покою, взобрался на стул и пристроил подарок на шкаф для белья.
18
Дракон и феникс – жених и невеста.
– Там в шкатулке чего? – ухватила У Л ун’а за локоть невеста. – Браслетик? Колечко? А может быть … там ожерелье!
– Не знаю, чего он, – У Л ун помрачнел, свесил голову, нервно сглотнул. – Я же в жизни не сделал ему ничегошеньки. Что он ко мне привязался?
В пол уночный час сонм веселых гостей наконец-то покинул покой, и оставшись одни, новобрачные молча смотрели друг другу в едва освещенные лампой усталые лица. На темном дворе, где еще домывали посуду, журчала вода, громыхали тарелки. В окно, чертыхаясь, стучала Ци Юнь:
– А ну живо работать, У Л ун! Что, женился, так думаешь, больше работать не надо?
Не обращая вниманье на шум за окном, тот недвижно сидел, то и дело хрустя сочлененьями пальцев; но вдруг подскочил, взгромоздился на стул, взял со шкафа шкатулку и с силой швырнул на кровать:
– Полюбуйся, – чуть слышно промямлил У Л ун. – От почтенного Лю для тебя украшенье.
Шкатулка раскрылась сама, и, ударив зловонием в нос, черно-красный предмет покатился по пестрому, в крупных цветках одеялу.