Рис
Шрифт:
Заворчал глухо гром, и по з алитой солнцем земле, по навесам из толстой промасленной ткани забили тяжелые капли. Ци Юнь с Бао Ю, прикрывая носы, пробрал ись сквозь обшарпанный зал ожиданий, наполненный смрадом дешевого курева, уток, цыплят, человеческих тел, и, рискуя промокнуть, направились к старому судну.
– Как дождь, так болит голова. С каждым годом всё хуже. Вернусь, так прилягу... – Ци Юнь осеклась.
Что-то вмиг заслонило и солнце, и капли дождя: двое в черных халатах раскрыли над их головами клеенчатый зонтик.
– Вы кто? – всполошилась Ци Юнь. –
Люди в черном кивнули на черного цвета машину:
– Достойнейший Л ун. Хочет с баричем Лю попрощаться.
Сжимая в руке пистолет, У Лун вылез из автомобиля и неторопливо, в развалку направился к гостю:
– Возьми свою пушку. Сегодня, считай, получил жизнь назад.
– Так и думал, что Вы его взяли, – достав белоснежный платок, Бао Юаккуратно оттер рукоять и вложил пистолет в чемодан.
– Думал было тебя из него завалить. Ну да ладно, – достав из мешочка горсть риса, У Л ун запихнул зерна в рот, вз явшись грызть их с рассыпчатым хрустом. – К чему перегибы? Ты просто тупица: явился в мой дом за моей головой. «Заяц возле норы своей травку не щиплет». А я тебе дядя.
– Неправда. Я только родных повидать...
– Не обманешь, – У Л ун, сплюнув наземь изжеванный рис, улыбнулся, явив и насмешку, и великодушие. – Ведомо мне, как ты выбрался из материнского лона. Я больше мостов пересек, чем ты верст исходил. Одним глазом, но вижу насквозь. Не обманет никто.
Бао Юподнял к небу смазливое, с тонкой ухоженной кожей лицо. Дождь и солнце – обычное дело в дождливый сезон – покрывая мозаикой света и тени его поизмятый за несколько дней белоснежный заморский костюм, рисовали на бледных щек ах золотистые пятна.
– Дурная погода, – стряхнув с рукава темно-серую пыль, Бао Юподхватил чемодан и направился к сходням.
В спешащей подняться на б орт суетливой толпе Бао Ювыделял беззаботный пружинистый шаг, наделявшей его очертанья загадочной аурой.
– Глянь, как щенок держит плечи, – У Л ун, обернувшись к Ци Юнь, указав ей на спину племянника. – Он и походкой Крепыш. Позволяя уйти, оставляю в земле ядовитое семя.
Ци Юнь, не ответив, намокшим платком вытирала следы горьких слез. Трижды взвыла сирена. Истошно скрипя, пароход отошел от причала.
– Уехал, и ладно, – на сердце её сразу стало спокойней. – Не нужно мне больше гостей: ни притворных, ни искренних.
Вытащив из дамской сумки флакон, Ци Юнь тёрла виски охлаждающей мазью:
– Ни тех, ни других мне не надобно.
– Боком мне всё это выйдет, – У Лун повернулся к громилам. – Змееныш-то подлинно злоумышлял. По глазам его видно: щенок ненавидит меня, как я прежде почтенного Лю. «Тридцать лет на восток от реки, пятьдесят лет на запад» [32] . В причудливом, если подумать, мы мире живем. И забавном, и страшном.
Ми Ш эн не узнал о грешке Сюэ Ц яо. Помаявшись несколько дней «со сведенным нутром и подвешенным сердцем», та мало-помалу смогла успокоиться. Звуки дождя – он идет еженощно в дождливый сезон – разжигали в Ми Ш эн’е пожар сладострастья. Вед омая чувством вины Сюэ Ц яо во всем потакала ему, и до самого лета помятые,
32
«Тридцать лет на восток от реки, пятьдесят лет на запад» – непредсказуемые перемены. Пословица связана с частым смещением (в классическую эпоху) русла Желтой реки.
– Чем вы там занимаетесь? – как-то спросила Най Ф ан у стиравшей на заднем дворе Сюэ Ц яо. – Мяучите целую ночь. Я вся в коже гусиной...
– У вас что-то тоже не тихо, – невестке не слишком понравилась сальная мина Най Ф ан. – Ну мяукнули несколько раз: всяко лучше, чем драка.
Смутившись, Най Ф ан обошла стороною таз с нижним бельем и, качая увесистым задом в цветастых трусах, чей растянутый вид слишком явно свидетельствовал о ее положеньи, исчезла на кухне.
– Чай Ш эн каждый день меня бьет, – не смирившись с уколом невестки, Най Ф ан, отыскав средь вчерашних объедков съедобный кусок, забубнила в окно. – Пусть до см ерти забьёт, а мне сраму не будет. Я что, не ношу в себе плод семьи Фэн? Разве курица я, что яиц не несет, а кудахчет?
Уставившись в темный оконный проем, Сюэ Ц яо, оставив на миг свою стирку, хотела ответить, но сердце её не лежало к бессмысленной сколке. Все эти дождливые дни ей мерещилась плоть Бао Ю. Сюэ Ц яо боялась, что деверь расскажет Най Ф ан о измене в амбаре. Но, как оказалось, волнения были напрасными: то ли Чай Ш эн в самом деле сдержал обещание, то ли успел позабыть обо всем за вседневной возней со сверчками. Взглянув на покрытые пеною руки свои, на пунцовые пальчики, стайкой рыбешек сновавшие между носков и трусов, Сюэ Ц яо внезапно припомнила жест Бао Ю, опустившего долу штаны. На душе стало кисло.
Зеленый браслет Сюэ Ц яо хранила в бамбуковой, спрятанной в старом шкафу под завалами ветхой одежды корзине. В той самой плетеной корзине, в которой она разносила когда-то цветы. Укрывая в плетёнке браслет, Сюэ Ц яо вверяла ей «нить своих смутных желаний» – тончайшую, ломкую, всякий сумел бы её оборвать. Каждый раз, доставая на свет безделушку, что ей мимоходом вручил Бао Ю, Сюэ Ц яо страдала от внутренней боли. Точёные зубы греха выедали её непорочность, её чистоту, её тайные, невыразимые словом желанья и грезы.
Закрыв дверь в покой, Сюэ Ц яо впервые надела браслет на запястье. Не зная о темной истории светло-зеленого камня, она одного лишь боялась – неистовой, всепожирающей ревности мужа. Прижавшись спиной к косяку, Сюэ Ц яо воздела вверх руку. Сверкающий камень скользнул по предплечью. Огромная, с зеленоватой блестящей головкой елда поднял ась перед ней. Сюэ Ц яо сомкнула глаза. Наважденье исчезло. Снаружи послышались звуки дождя. Влажный воздух принес подзабытый назойливый запах. Густой, кисловатый. Дух белых гниющих соцветий. Когда-то, таскаясь по улице Каменщиков с преогромной корзиною белых цветов, Сюэ Ц яо раскладывала у себя на окне нераспроданный за день товар. И порою, в дождливые ночи цветы наполняли её комнатушку таким же душком разложения.