Рис

Тун Су

Хозяин лавчонки давно знал семью из лабаза Большого Гуся: не раз в идел красотку Чжи Юнь, был наслышан о смерти её при пожаре. Замявшись в воротах лабаза, он тщетно пытался припомнить себе ее внешность. Давно уж мертва. «Сотни прелестей, тысячи чар» «словно дымка развеялись по истечении лет», потеряв всякий смысл для живущих.

Чай Ш эн отрицал поначалу причастность к скандалу с браслетом, но вскоре под градом вопросов Ци Юнь рассказал почти всё, умолчав – может быть от того, что в гостиной

была Сюэ Ц яо, а может быть он собирался трясти с нее деньги опять – лишь о блуде, который застал ранним утром в хранилище.

– Это она отдала мне браслет, – ткнул он пальцем в невестку и выбежал вон, сжав под мышкою домик сверчка.

Пусть Чай Ш эн рассказал полуправду, но и полуправды хватило, чтоб все остальные в гостиной «раскрыли глаза, сомкнув рты».

– Нет, ты слышал, Ми Ш эн, – первой в битву полезла Най Ф ан, – отдала ему цацку. Носился с женой как с сокровищем, стал черепахой [33] . Какой ты мужик?

33

Черепаха – рогоносец.

Издав глоткою невразумительный звук, Ми Ш эн вышел во двор, отыскал у поленницы ржавый топор, снял с вязанки веревку.

– Опять? – попыталась ему преградить путь Ци Юнь. – Снова смертоубийство затеял?

Ми Ш эн, оттолкнув ее, бросил веревку к ногам Сюэ Ц яо:

– Давай, выбирай: либо я тебя, либо сама. Я своею рукой Сяо В ань придушил и теперь не боюсь заплатить за жизнь жизнью. А больше с меня не возьмешь!

Стиснув губы, уставившись в пол, Сюэ Ц яо пыталась найти путь к спасенью.

– Чего вы вцепились в меня? – нароч ито уверенным голосом вдруг заявила она и, поддев носком т уфли веревку, отбросила в сторону. – Не отдавала браслет я. Украл. Мне зачем отдавать? Обокрали меня!

Обомлев на мгновенье, Ми Ш эн провел пальцами по острию топора:

– Из двоих один врет. Или врете вы оба. Коль так, я двоих зарублю. Жизнь за две – чем не выгода?

Средь беспорядочной ругани только Ци Юнь не утратила трезвость рассудка. Она вновь и вновь поднимала «вопрос ключевой»: как зеленый браслет оказался в руках Сюэ Ц яо? Та твердо стояла на том, что нашла. Поднял акак-то с пола в хранилище.

– Не пострадала бы, умница, от своего же ума, – Ци Юнь строго взглянула невестке в глаза. – Бао Юдалеко, но «уходит вода, обнажаются камни». Побойся: прогневавший Будду сражен будет молнией.

Выпроводив из гостиной Ми Ш эн’а с Най Ф ан, Ци Юнь с кислою миной захлопнула дверь и изрядное время цедила из чашки лекарство:

– Считала почтительной, благоразумной тебя. Вижу, я ошибалась. Похоже, порядочным

людям в лабаз вход заказан: судьба рода Фэн.

Сюэ Ц яо хранила молчанье. Недавняя битва совсем истощила ее.

– Ведь, по правде, браслет тебе дал Баю Ю. Я заметила ваши паскудные шашни. Я знаю про скверну такую в лабазе, сказать даже совестно.

Смежив глаза, Сюэ Ц яо припомнила рвущую сердце постыдную сцену: на куче зерна со спесивым лицом Бао Юопускает штаны.

– Наговор! – исторгаемые Сюэ Ц яо слова прозвучали болезненным стоном. – Здесь все на меня наговаривают.

Ей в лицо полетело полчашки целебного зелья. Коричнево-красный отвар, растекаясь по бледным щекам, походил на подтеки свернувшейся крови. Вид струек слегка успокоил Ци Юнь:

– Вот семейство прокл ятое: что ни мужик – душегуб, что ни баба – дешевка. Судьба. Что одна могу с этим поделать?

Почувствовав шаткость её положения, члены семьи всеми средствами тщились больней уязвить Сюэ Ц яо. Она с безразличьем внимала занудным намекам Най Ф ан, терпеливо сносила тычки и постельную грубость Ми Ш эн’а. Боялась она одного – как бы чертов Чай Ш эн не сболтнул про измену в хранилище.

– Не ожидал от тебя, – заявил он ей как-то сквозь сжатые зубы. – Влепила мне гр аблями [34] . И я тебя накажу. Пеня – сотня монет.

34

Грабли – оружие Свиньи из романа «Путешествие на Запад». Ударить гр аблями – свалить с больной головы на здоровую.

– Не сердись. Не нарочно. Пойми, – Сюэ Ц яо сама понимала, насколько бессильны ее оправданья, – мужчине «пятно на спине» не беда. А мне жизни не будет...

– Не слишком ли любишь себя? – мрачно хмыкнул Чай Ш эн. – Мы так д ело решим: либо ты мне отдашь сто монет, либо я, встав на улице Каменщиков, расскажу о позоре твоем всем и каждому…

– Завтра. Дождись, – Сюэ Ц яо с затравленным видом смотрела Чай Ш эн’у в глаза, обрывая один за другим лепестки нежно-желтой магнолии. – Завтра я как-нибудь да расплач усь.

Наступила бессонная ночь. Духота небывалая: ни дуновения ветра. Вздымаясь над рисом в хранилищах, полчища злых комаров вылетали на внутренний двор, заедая собравшихся там домочадцев. Ворочаясь в кресле-плетенке, на хлипком бамбуковом ложе, на голой земле, те нещадно бранили – один лишь У Л ун безмятежно храпел – комаров и погоду. Ци Юнь попыталась прогнать мошкару, поджигая полынь, но желанного действия дым, к удивлению, не возымел. Комары, так же нудно звеня, продолжали кружить над лабазом.