Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
Зыбучие пески французской политики
Советское посольство исправно информировало НКИД о переменчивом, как зыбучие пески, французском общественном мнении. Советский Союз держал связь с французской прессой через Владимира Соколина. «За последние дни, — докладывал тот, — близкая правительству печать все ярче отражала нежелание Лаваля ангажироваться в дела Восточного пакта, до полного исчерпания других возможностей. Из упомянутой печати и устных высказываний близких Лавалю людей явствуют следующие настроения Лаваля: он, разумеется, предпочитает широкий пакт, с участием Германии». Лаваль рассчитывал на «инициативу англичан» и собирался созвать большую конференцию с участием немцев, итогом которой может стать заключение генерального пакта о консультациях, ненападении и неоказании поддержки агрессору. Такое развитие событий Литвинов собирался предотвратить. Соколин поделился запоздалым наблюдением, что Лаваль пришел в настоящее бешенство. «Раздражение
В отчетах, направляемых в Москву, информация соседствует с дезинформацией, и порой там содержались весьма странные вещи. Вот что сообщил Соколин: «Из масонского источника под “большим секретом” сообщают, что представители генштаба в “Великом Востоке” говорят о превентивной войне в июне 1935 года как о принятом решении. Затруднения и возражения против Восточного пакта муссируются для маскировки. Франция втайне от нас и от своих союзников внезапно откроет военные действия в уверенности, что союзники охотно помогут ей, после начала войны».
Отражало ли данное сообщение взгляды каких-либо французских руководителей? Верховного командования — точно нет. Позже масон — информатор Соколина — сообщил, будто Генштаб не верит в эффективность поддержки в рамках франко-советского пакта, но, затягивая переговоры с советской стороной, намерен попробовать договориться с немцами. Словом, извечный французский кошмар и дилемма. Масон утверждал, что, если рассчитывать на помощь СССР, нужно действовать сейчас.
Соколин не был легковерным человеком и возразил своему масонскому информатору (по всей вероятности, офицеру французской армии), что все это звучит как несусветная фантазия. Тот настаивал, что информация проверенная, что ради дружбы с Соколиным он раскрыл ему важную государственную тайну, к которой не стоит относиться легкомысленно.
Соколин попросил разъяснений, но масон лишь сказал, что «Генштаб не может отвечать за целостность Франции, если война будет отсрочена хотя бы на год».
Пьер Лаваль
Эту запись в рабочем дневнике Соколин завершил любопытным портретом Лаваля: «Типичный французский крестьянин. Весел, склонен к откровенности, которой сам боится; в разгаре разговора может вдруг замкнуться. Крайне издевательски относится к внешним атрибутам власти, но обижается, если не воздают положенного минимума почтения ему самому. Не любит военных всех стран.
Убежден, что Красная Армия как наступательная сила “не существует”. Он повторяет это окружающим. “Меня интересует только их авиация, — говорит он, — и то, говорят, что у них бьют материальную часть больше, чем в других армиях”.
Он очень не любит англичан и терпеть не может американцев. Он любит “уютных” людей, простых, “задушевных” до известной степени. Крайне чувствителен к вниманию, оказываемому его дочери, с которой он не расстается. (Есть сплетни о ее связи с [Жаком] Дорио и с родным отцом.)
Считает, что он лучше любого французского министра может нас понять, ибо он из подлинных крестьян, был бедняком, прошел социалистическую школу. Бывает демагогически циничен, но также умиляется при воспоминании о борьбе французских рабочих за республику. Очень скуп и жаден. Умеет быть очаровательными, в особенности с рабочими» [941] .
Мало кто удостоил Лаваля столь детального портрета, как Соколин. Лаваль родился в 1883 году в Шательдоне, строго к западу от Лиона и к югу от Виши. Его отец, среди прочего, владел кафе и гостиницей. Юный Лаваль сам зарабатывал себе на учебу: иногда официантом в кафе у своего отца, иногда преподавал в лицеях в окрестностях Лиона. За бакалаврской степенью он отправился в Париж, затем в Лион — за лицензиатом по зоологии, после чего вернулся в столицу изучать право. В 1909 году он женился, у пары вскоре родилась дочь Жозе. Он стал адвокатом и защищал членов профсоюза, у которых возникали проблемы с законом. С фотографии, датированной 1913 годом, на нас смотрит привлекательный, наивного вида молодой человек с роскошными, зачесанными набок волосами, гладко выбритый, если не считать не слишком пышных усов. В 1914 году он победил на выборах и прошел в Палату депутатов от партии социалистов. Социалистом в полной мере, по его собственному признанию, он не был, и в 1922 году он не стал продлевать членскую карточку. В следующем году он стал мэром Обервилье. Он зарабатывал на жизнь юридической практикой, но параллельно занялся бизнесом и обрел репутацию довольно сомнительного дельца с еще более сомнительными связями в деловых и финансовых кругах. В итоге он приобрел газету в Пюи-де-Дом, которая также стала для него источником дохода.
941
Выдержка
Лаваль, несомненно, был нечист на руку, но не более, чем остальные люди его поколения, сколотившие состояния во времена «Республики приятелей». Как читатель, наверно, помнит, в это время кристально честные люди имели связи с людьми просто честными, те — с людьми нечистоплотными, а те, в свою очередь, с отъявленными мошенниками. В данном пантеоне сомнительных граждан Лаваль еще сильнее уходил в тень. Можно сказать, что и в политике, и в бизнесе он был человеком без каких-либо принципов, за исключением разве что двух: жажды наживы и ненависти к французским коммунистам, которые были для него в Обервилье настоящей занозой. Его политический компас показывал в направлении Берлина, а все контакты с советской стороной были продиктованы исключительно левоцентристами в диапазоне от Эррио до коммунистов, а также Малой Антантой. Он, как уже видели читатели, часто говорил одно, а делал другое. Короче, для Советского Союза он бы фигурой ненадежной, хотя Литвинов и Потемкин и пытались с ним работать.
Демарш Титулеску
В тот же день, когда Соколин составил свой словесный портрет Лаваля, Титулеску прибыл с визитом в советское посольство в Париже. Он встретился с Потемкиным, вручил ему письмо и передал для Литвинова письмо на французском языке. Потемкин счел, что дело срочное, и распорядился отправить письмо в Москву дипкурьером. НКИД выполнил перевод письма на русский и отправил Сталину. «Я считаю, что необходимость подписания соглашения о взаимной помощи между Францией и СССР более настоятельна, чем когда-либо, — писал Титулеску. — Неподписание этого соглашения в короткий срок обозначало бы новый триумф для политики г[осподина] Гитлера. Этот последний ввел обязательную военную службу, и тремя великими державами не принято никакой серьезной меры против этой репудиации [942] Версальского договора. Германская дерзость получила тем самым поощрение, все последствия которого еще не могут быть предусмотрены в настоящий момент». Титулеску продолжил, что Гитлер открыто выступил против Восточного пакта, и если ему удастся сорвать франко-советское соглашение, то дерзость немцев не будет знать границ. Это будет означать не только угрозу миру, но и резкий рост нацистского влияния в Центральной и Восточной Европе. В странах Малой и Балканской Антант на смену миру и стабильности придет «крайне опасная политическая неустойчивость». Советское правительство, конечно, имеет полное право отстраниться, но если оно и дальше будет вести свою линию, не проявляя гибкость, оно подорвет общие интересы.
942
Репудиация (лат. repudiatio) — отказ от чего-либо. — Примеч. ред.
Титулеску предостерегал, что ситуация во французских правящих кругах такова, что любой неверный шаг будет играть на руку противникам франко-советского соглашения, стремящимся к его срыву. На кону были большие интересы, и в этих интересах было принять текущую ситуацию такой, какая она есть, а не такой, какой могла бы быть. Французское правительство сделало предложение — советское должно дать оперативный ответ и предложить свои коррективы. Лучше не давать Лавалю повода передумать. Необходим срочный ответ с предложением корректив в преддверии подготовки переговоров Лаваля и Литвинова 15 апреля в Женеве. Любое промедление — риск.
Титулеску, в свою очередь, предложил от себя две правки к французскому проекту: он предлагал прописать в тексте отказ от принципа единогласия в Лиге Наций и автоматическое вступление в силу обязательств договора в случае вопиющей агрессии. Подписание франко-советского соглашения должно состояться раньше подписания всякого рода коллективных соглашений о безопасности. Обсуждение проектов более масштабных договоренностей до заключения франко-советского соглашения сейчас будет выглядеть как затягивание или как саботаж. В конце письма Титулеску предложил встретиться с Литвиновым в Женеве в середине апреля [943] . Титулеску, по сути, ломился в открытую дверь, однако та оперативность, с которой в советском посольстве и затем в НКИД дали ход записке Титулеску, говорит о крайне серьезном к ней отношении.
943
И. А. Дивильковский — М. М. Литвинову. 6 апреля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 104. Д. 3. Л. 329–333. Дивильковский отмечает, что отправил телеграфом некую сводную справку. Перевод на русский прилагается к письму от 10 апреля 1935 г. Э. Е. Гершельмана М. М. Литвинову (АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 113. Д. 122. Л. 163–166). Копии были отправлены И. В. Сталину, В. М. Молотову, Л. М. Кагановичу, К. Е. Ворошилову, Г. К. Орджоникидзе.